Семеныч бережно погладил Муся по стриженой голове:

— Теперь вон у меня какие стимуляторы, похлеще прежних! За одним глаз да глаз нужен. Другая опять же в перспективе замаячила. Да и Дуська внимания требует. Такие пироги с ватрушками, друг милый. Только успевай поворачиваться. Баню истопить нужно. Калитку покрасить. Дома порядок навести. С этими гостями…

Плавное покачивание автобуса убаюкало большинство пассажиров. Мусь заснул глубоко и спокойно. Под воздействием обезболивающих к нему наконец пришло долгожданное облегчение. Снилась Мусю мягкая постилка у печки да миска с кашей.

Семеныч посапывал, прислонившись к стеклу. Осторожно прижимал к себе завернутого в одеяло Муся и переживал неполадки на корабле. Отдавал приказы и указания по прежней своей флотской части. Деловито прохаживался по палубе, отыскивая матросские недоделки. Совал нос в кубрики и спасательные шлюпки. Жадно вдыхал полной грудью аппетитные запахи, доносящиеся из камбуза, и морозную свежесть морского воздуха. И радовался свалившимся на плечи заботам. «А ежели в бой? В бой! В бой!» — стучало в висках.

Сердце вторило приказу энергичным военным маршем. Как же оно соскучилось по полноценной жизни!

Маленькие радости долгого пасхального утра

— Христос воскресе! — донеслось из-за забора.

Воистину воскресе! — нараспев произнес Петрович, радуясь тому обстоятельству, что век девятнадцатый давно минул. Вместе с дурацкой традицией пасхальных поцелуев.

Ему совсем не улыбалось целовать соседку Матвеевну в обрюзглую веснушчатую щеку.

— Тем более в губы, с этой нахалки сталось бы, — он содрогнулся, представив всю прелесть не открывшейся перспективы.

Вообще-то, Петрович в Бога не верил. Сказывались строгости светского советского воспитания. Но праздники отмечал. Лишний праздник никому не помешает, да и приобщиться к чтимой окружающими светлой традиции хотелось. Для сегодняшней же солидарности с христианским миром имелся еще один веский повод: вчера они с женой поссорились. Из-за ерунды. Но серьезно.

Как любой нормальный мужчина, извиняться и признавать свои ошибки Петрович не любил. Но способ помириться с любимой супругой искал, стараясь до банальностей не скатываться и не повторяться. А еще совмещать полезное с приятным.

А посему до полуночи напрягал фантазию в нужном направлении. И нашел нечто свеженькое. Не избитое. И всем заинтересованным сторонам угодное.

Посты он не соблюдал, а разговляться любил. Было в сей традиции нечто духовно и телесно притягательное даже для записного атеиста.

— Грех случаем не воспользоваться! — подытожил он результаты ночного мыслефантазийного напряжения. — Прямо с утреца и начну.

И начал. Апрельское утро выдалось погожим и теплым. А посему Петрович накрыл стол на веранде. Вынес нарядные салфетки и праздничные чайные пары. На отдельной тарелке разложил освященные вчера яйца и яблоки. Соорудил салатик овощной. Взбил творожок с фруктами. Выложил на блюдо нарезанную тоненькими кружочками колбаску и бекон. Достал из подвала бутылочку сливовой наливочки. Не поленился — отыскал на клумбах несколько раскрывшихся галантусов, поставил вазочку в центре стола. Полюбовался на красоту рукотворную. Представил реакцию супруги — и на сердце полегчало.

— Что бы еще придумать? — расщедрился Петрович на добрые дела.

Принес из сараюшки кресло-качалку, поставил на самом солнце, заботливо укрыл пушистым пледом приготовленное для жены место. Замер в томительном ожидании встречи.

В тишине весеннего сада слышалось веселое птичье чириканье. И далекий торжественный благовест.

— Впору перекреститься бы! — прошептал Петрович, проникаясь глубиной момента. — Да не приучены мы. Эх… Да ладно! Хватит на наш век других радостей. Вот придет Татьяна. Сядем. Закусим. Потом до реки прогуляемся. Воздухом подышим. Родителей на кладбище навестим. Детям и внукам подарочки отнесем. Хорошо-то как, Господи!

Утро обещало быть долгим, погожим и светлым.

Необычная тусовка

На Николин день Адам Львович случайно заглянул в церковь. Так вышло: на улице погода оказалась препротивной, а дома замучила одинокого общительного пенсионера элементарная скука. В привычных местах он уже успел побывать. Без особого успеха: в такую погоду люди по домам отсиживаются.

Так что, выйдя из магазина, продрогнув на ветру и слегка промокнув, Адам Львович вошел в первую попавшуюся открытую дверь. Согреться и передохнуть.

Дверь оказалась церковной совершенно случайно. А может, наоборот.

Сам-то он в Бога не верил. Как-то не случилось. Хотя крещен в свое время был. И немножко помнил детские свои ощущения от визитов в Божий дом. С бабушкой. Более всего помнилась царившая там строгость. В ликах и взглядах. Старушки, спокойно наблюдавшие за «падением» нравов в обычной уличной обстановке, скорбно поджимали губы и небрежно крестились, осуждая слишком короткие юбки, облегающие джинсы и косметику на девичьих лицах.

О происходивших в церкви службах воспоминаний почему-то не осталось. Молодость брала свое. Веселые вечеринки, танцы в старом городском парке, комсомольские праздники, стройотряды заполонили память яркими отрывками ярких событий. А потом было волнительно-приятное передвижение по служебной лестнице, два более-менее удачных брака, семейные хлопоты. Дети, внуки, правнуки…

В общем, так получилось, что сей визит оказался первым за… м-м-м… лет сорок. А то и пятьдесят. Посему Адам Львович как вошел, так и заробел.

В церкви было тихо. В полумраке мягко колыхались на золоченых подставках огонечки свечей. Бликами дрожали на окладах икон. Покойным и таинственным светом обрисовывали силуэты колонн, арок, нефа.

У входа на скамейках расположилась группка старушек. Те тихонько переговаривались и время от времени крестились на ближайшие образа. Адам Львович неловко ткнул пятерней в лоб, обрисовал круг, отдаленно напоминающий то, чего от него ожидали наблюдательницы. Шагнул вперед.

Из-под свода выплыла роскошная, уходящая в купол люстра. Раскрылся ряд святых ликов у алтаря. Посетитель замер в растерянности. Плохо представляя, куда и как передвигаться далее.

— Ежели за упокой поставить желаете, то к распятию идите, — рядом нарисовалась мелкая подвижная старушка. — А коли за здравие, то икону выбирайте.

— Мерси, мадам, — кивнул Адам Львович.

И отступил в притвор.

— А свечечку в окошечке можно взять, — не отставала назойливая спутница. — Маленькую за рупь, большую за восемь…

— А ежели просто так зашли либо о душе подумать, то можете к нам присесть, — окликнул старика кто-то со скамейки. — И не робейте, тут все свои. И перед Богом равные.

За равенство Адам Львович и зацепился. Присел на свободный краешек длинной деревянной лавки. Перевел дыхание. Уже спокойнее осмотрелся. Тепло. Тихо. Благостно (вдруг всплыло забытое слово).

Прислушался к болтовне соседок. Те делились новостями. Обсуждали какие-то рецепты. Лечебные и кулинарные. Кто-то безуспешно встревал с политической линией.

«По крайней мере, не скучно и не напряжно, — оценил ситуацию Адам Львович. — И бабули ничего себе. Не занудные и не совсем еще дряхлые. Чем дома сидеть, буду иногда сюда наведываться. Нехилая, как