«А не схожу ли я с ума?» – подумал Никита. Затем на смену этой мысли пришла другая – про «иллюз», ведь пораженным этой аномалией мерещится невесть что.

Однако, понаблюдав за существом некоторое время, он отогнал предположение подальше, пока не успел запаниковать: во-первых, сканер определял «иллюз» без проблем, во-вторых, Никита вовсе не чувствовал себя в подавленном настроении, а в-третьих, сидящий на станции человек образом больного воображения не являлся. Не могут быть галлюцинации и визуальными, и слуховыми одновременно! По крайней мере Никита верил в это.

Костерок потрескивал, временами выкидывая вверх снопы ярко-оранжевых искр. Те казались маленькими звездами в ночном небе, но тухли почти сразу. Когда человек повернулся в профиль, Никита ожидал увидеть загнутый птичий клюв, но маски на нем не оказалось. Пламя подсвечивало самое обычное лицо с большим лбом, выдающимся носом и подбородком.

Он мог оказаться обычным сталкером, забредшим в метро, но Никита чувствовал и откуда-то знал, что перед ним тот самый убийца.

Когда маньяк поднялся и прошел взад-вперед возле костра, по метро прокатился очень знакомый стук. Никита мог отдать на отсечение собственную ногу: именно его он слышал в тоннеле, когда бежал из офиса.

Рука легла на кобуру, в которой притаился «Чиж», однако Никита почти сразу отказался от намерения попытаться убить маньяка. Он не так уж и хорошо стрелял, а тут темнота, расстояние, да еще и оторопь с неуверенностью – рука неминуемо дрогнет, и он не только промахнется, но и выдаст себя. Будь здесь Ворон, тот не сомневался бы, однако Никита оставил его в схроне и сбежал. Ворон точно знал бы, как поступить.

Никита застыл на месте, перестав даже дышать, когда маньяк двинулся по направлению к нему. Однако, пройдя несколько метров, тот остановился, развернулся и направился обратно, дотронувшись до груди, вытащил (скорее всего из нагрудного кармана) какой-то небольшой предмет, вставил в рот и дунул.

Тонкий пронзительный и при этом едва слышимый свист прорезал тишину. У Никиты заныло в правом виске. А потом произошло и вовсе не обычное, отвратительное, не укладывающееся в голове. Никиту, вероятно, спасла «паутинка» позади. Она жарила воздух, и на ее фоне не вышло бы засечь тепло, которое распространяет человеческое тело, а может, Никита и зря боялся, будто твари обладали ночным зрением. В любом случае то, что на него не наткнулся ни один мутант, оказалось настоящей удачей.

Твари появлялись из тоннелей, спускались по лестницам, заполняя станцию, как пассажиры в час-пик. В неверном свете поблескивал серебристый мех и маленькие багряные глазки. Более всего они напоминали крыс, только невероятно больших. Маньяку они достигали середины груди, а ведь тот был довольно высоким.

Никита прикрыл глаза. Он вспомнил, что те могут его выдать. Человеческие глаза, пусть и не светятся, как у животных, тоже блестят. Один неверно упавший отблеск света, и вся эта стая кинется на него.

Темнота пугала не так сильно, как свет. Она была даже уютной, а тихое попискивание отчего-то начало даже успокаивать.

Сам маньяк ничего не говорил, что, впрочем, и не странно: вряд ли мутанты понимали человеческую речь. Видимо, все дело заключалось именно в свистке.

В голову вплыл старый мультфильм, в котором полчища «серых воинов» привела крыса с замашками диктатора, а потом первая же подпала под влияние волшебной дудки и сгинула в море. Увы, в столице своего моря не было, не в Москве-реке же их топить?..

Поняв, что несет уже откровенный бред, Никита открыл глаза. Еще заснуть не хватало!

Крысы сидели на хвостах, сучили лапками и пожирали человека взглядом: не в смысле гастрономических желаний, а будто солдаты отца-командира или даже паства – проповедника. Маньяк смотрел на них молча, временами что-то подсвистывая. Наконец он убрал свисток в нагрудный карман (теперь Никита увидел жест явно) и двинулся к лестнице, ведущей к выходу в город, каждый его шаг сопровождал деревянный стук. Крысы освобождали для него широкий проход. Иной раз, чтобы сделать это, твари лезли на головы собратьев. За человеком они устремлялись уже без разбора, словно живая волна, лоснящаяся серебристыми горбиками спин в свете огня, который так никто и не затушил.

Когда все закончилось, Никита устало опустился на корточки и спрятал лицо в ладонях. Никуда он теперь не уедет и не сбежит. О том, чему он стал свидетелем, должны непременно узнать в ИИЗ. Если не поверят, Никита возьмет «верум» и повторит историю заново. Заодно и сам убедится, что нигде не приукрасил.

Очень не хватало сталкеров и их поддержки, но Никита решил не возвращаться к схрону. С Ворона сталось бы выйти на поверхность, у него могут появиться какие-нибудь попутные дела, да все что угодно. Они разминутся и не встретятся, а Никита зря потеряет время и силы. Он же теперь не имел права на ошибку: обязан выбраться и рассказать обо всем увиденном.

– Осталось немного, – сказал он самому себе, глядя в черный провал следующего тоннеля. Костерок последний раз треснул, словно соглашаясь, и потух.

Фиолетовый туман застлал все вокруг, Денис не различал ничего дальше собственной руки, да и та, вытянутая вперед, почти исчезала: пальцы казались размытыми контурами детского рисунка, на который вылили воду. По плечам, щекам, спине хлестали лианы. Поначалу ярко-зеленые и синие, живые, они преображались с каждым новым шагом, казались то липкими лентами, на которые ловят мух, то кинопленками, то лодочными канатами.

Собственное восприятие Дениса не пугало. Он знал, что спит, и мир сновидения не в состоянии причинить ему ни малейшего вреда. Просто именно так он видел барьер, которым оградили себя существа, с которыми он никогда не желал иметь ничего общего. Пройдя туман и лес, он доберется до тех, кем едва не стал, и, возможно, сможет понять хоть что-то.

Лес редел. Меж лиан стали появляться проблески света, однако туман при этом уплотнился, в нем начали проскальзывать микроскопические молнии. Одна ужалила Дениса в щеку, и по коже потекло теплое и липкое.

«Черт бы с ним», – решил Денис и ускорил шаг.

Он вышел из стены тумана, и тот остался висеть за плечами. Поляна (хотя она спокойно могла оказаться и зеркальным залом, и пещерой, и оком бури, и всем, подвластным воображению), представшая перед глазами, была освещена серебристым светом, льющимся откуда-то из-под земли. Почти у самого носа Дениса висел золотой шар. Такие же окружали слева и справа, опоясывали поляну и сидящую в центре маленькую фигурку.

«Только один, – слегка разочарованно подумал Денис. – Я думал добраться до всех».

– Один – и есть все, – ответил ему мальчик лет девяти, низкорослый, темноволосый и кого-то сильно напоминающий. Денис удивился этому – раньше эмионики не ассоциировались с кем-то конкретным. Их можно было бы сравнить с фотографиями детей в глянцевых журналах, рекламирующих йогурты или одежду: слишком уж идеальные и неживые они были. – Ты тоже один из нас, но не с нами.