– Богато, – оценил обстановку Ворон.

Дэн вошел последним и аккуратно прикрыл за собой дверь, провел рукой по стене и спинке ближайшей кровати, словно ожидал получить значительно больше информации от тактильных ощущений.

– Располагайтесь, гости дорогие, – пробормотал Никита, усаживаясь на серое покрывало с голубыми кистями по краю, которым была застелена кушетка.

– Обязательно. А в сейф заглянуть как?

– Просто открыть, и все. Дим использовал его как тумбочку или ящик стола, – пояснил Никита, – и никогда не запирал. Все повторял, что проникнуть в схрон смогу только я.

– Ну да, ну да… – задумчиво проговорил Ворон.

– Для параноика просто удивительная беспечность, – шепнул ему Денис, подходя ближе. Вряд ли Никита что-либо услышал бы, но Ворон предпочел не развивать тему и направился к сейфу. Тот действительно оказался не заперт.

Пачка долларов первой бросалась в глаза. Ворон трогать ее не стал, сразу потянувшись за серебристым нетбуком. Весил тот от силы граммов триста, а по габаритам не превосходил двадцати сантиметров в самой длинной части. Как на таком вообще работать, Ворон представлял слабо, но полагал, что все решает привычка.

Огромный плюс – хрупкую технику удалось бы засунуть в прямоугольный контейнер для переноски сканера и не бояться, что она пострадает при падении или выйдет из строя, если ее как следует потрясти. Минус – придется по четыре раза проверять, где идешь. Не хотелось бы попасть под какое-нибудь излучение, способное сжечь нетбуку мозги.

Устроив находку в рюкзаке, он продолжил осмотр. На первый взгляд, здесь осталась только кипа чистой бумаги, но только если смотреть невнимательно. В бумажной стопке Дим вырезал середину. Получился еще один маленький схрон. В нем лежали ежедневник и небольшая коробочка из серого бархата наподобие тех, в которых модницы обычно хранят серьги или кольца.

Ежедневник также перекочевал в рюкзак, а вот коробочку Ворон открыл и долго изучал содержимое. Чем являлся лежащий в ней артефакт до того, как его причудливо изменила Зона, он сказать не сумел бы.

Ассоциации родом из детства предлагали звать эту штуку миелофоном, тем более по свойствам артефакт подходил под такое прозвище выше всяких похвал. Мысли, правда, не читал, но выступал этаким детектором лжи и сывороткой правды одновременно. Если зажать его в руке и задать вопрос, то, выслушав ответ, тотчас узнаешь, правдив он или нет. Если же спросить того, кто артефакт держит, то солгать тот не сумеет.

Выглядел он весьма привлекательно: как кристаллы поваренной соли – белоснежный, переливающийся на свету. Главный ветвистый столб чем-то напоминал оленьи рога или замысловатую снежную скульптуру. Только в отличие от последней артефакт был очень прочным. Если его засунуть под пресс, то скорее механизм выйдет из строя, нежели удастся сломать хоть одну на вид самую хрупкую «веточку».

В каталоге ИИЗ по различным артефактам он значился под номером три тысячи четыреста сорок шестым «Верум» – очень ценный, из новых, а главное, безопасный. Его вполне можно было носить и в кармане (Дымов мог себе позволить хранить артефакт в таком вот не предназначенном для подобного «контейнере», и у Ворона не возникало желания оторвать ему за это руки), если, конечно, человек, это делающий, намеревался возложить на себя бремя правдоруба.

– Ворон… – В голосе Дениса прозвучало предупреждение.

– Потом, – бросил тот.

И с собственной совестью он тоже намеревался разобраться позже. Ворон зажал артефакт в кулаке и направился в сторону кушетки, на которой расположился Никита. Тот непонимающе посмотрел и приподнялся на локте. В глазах промелькнул страх. Именно он и подстегнул Ворона, вызвав волну самой настоящей ярости.

– Я не стодолларовая банкнота и не тысяча евро, чтобы всем нравиться, но подозревать меня на каждом шагу все же не стоит, – сказал он, присаживаясь на край. – Поскольку можно нарваться. Вот, держи. – Он вложил в руку Никите «верум» и зажал поверх собственной рукой.

Происходящее позднее он не мог назвать иначе, чем актом совместного душевного стриптиза. Никита тоже не оставался в долгу и спрашивал чуть ли не чаще самого Ворона.

Единственный, кто мог бы наслаждаться зрелищем – Денис, – сидел за столом, подперев щеку кулаком, смотрел в точку перед собой, молчал и злился.

«Как он мог?!» – билось в мозгу у Никиты тревожным набатом.

Конечно, он тоже не остался внакладе, спросив никак не меньше, чем Ворон, но сам факт убивал. И не важно, что к сталкеру он с самого начала относился предвзято. И никакого значения не имела готовность Ворона отвечать на его вопросы (в конце концов, был бы мерзавцем, нашел бы способ вложить в руку «верум», а сам отойти). Главное, Никита расписался в собственной трусости!

Когда Ворон поинтересовался, зачем он солгал, Никита выдал все: про случай с коллегой, про свое предчувствие, про месть, которую осуществит маньяк…

Ворон ничего не сказал, даже головой не покачал или как-то еще выказал свое отношение, и это показалось Никите самым неприятным. Он всю жизнь ждал одобрения или осуждения от окружающих – так уж был устроен. Не всем же быть замкнутыми на себе интровертами или инфантилами-асоциалами. Каждый раз, выказывая свое безразличие, Ворон бил его наотмашь по лицу, пусть и в фигуральном, а не в физическом смысле.

– Вам ведь абсолютно безразлично и мое отношение, и слова, и намерения, – сказал Никита в конце разговора-допроса.

Ворон ответил быстро. До этого он лишь единожды пробовал сопротивляться артефакту и молчал около минуты, пока вместо него не сдался Дэн и не разрешил поведать свою историю.

Никита даже не подозревал, что судьба столкнет его с последним «птенцом Сестринского», пожелавшим не иметь с профессором никаких общих дел. А ведь Дим рассказал о нем достаточно много.

Дэн оказался той самой зоновой тварью, а на самом деле – полуэмиоником, которого Ворон еще подростком вытащил из Зоны. Он вырос и смог сохранить некоторые из способностей, присущих «детям Зоны». Значит, и здесь Никита ошибся, все время предполагая невесть что.

– Мне действительно безразлично, – сказал Ворон. – В моей жизни есть близкие люди, чье мнение волнует меня и к чьим советам я прислушиваюсь, хоть и всегда поступаю по-своему. Однако всех можно пересчитать по пальцам одной руки. Расширять их число я не намерен.

Никита мог бы дополнить фразу: «За счет вас». Однако Ворон не сказал больше ни слова. Да и стоило отдать сталкеру должное: он спрашивал только о маньяке и о Диме. Его интересовала лишь информация, способная вывести на убийц, а не чужая личная жизнь и даже не мнение Никиты о нем самом.

В конце, когда они разжали руки, а артефакт был уложен обратно в коробочку, Ворон принес ему извинения.

– Теперь можешь меня ударить, я не стану уворачиваться, – заявил он, опуская руки и сводя их за спиной в замок, чем окончательно отбил у Никиты желание драться. Он лишь покачал головой и лег на кушетку, повернувшись лицом к стене.