мышцы и кости Игнасио. Ярость заполняла ее целиком, ослепляла, рвалась наружу – необузданная, иррациональная и безнадежная ярость. Она не успела ничего осмыслить – вскинула топор и с силой, невесть откуда взявшейся в ее маленьком теле, ударила человека, который еще несколько часов назад был ее будущим, ее шансом на чудесную жизнь…

Сердце сжалось от дикого гнева, и на долю секунды силы чуть было ей не изменили, но осознание, что она загнана в угол, позволило не упасть в обморок и довершить начатое. Если бы всю эту сцену можно было переложить на музыку, то получились бы первые аккорды “Кармины Бураны”, в которых сливаются барабанный бой, а теноры и баритоны звучат апокалиптическим воплем. Эта музыка смогла бы передать все, от первого до последнего удара топора, – как хлещет кровь, забрызгивая элегантное кресло и окно, как ковер набухает вязкой влагой, как она медленно расползается. И вот все замирает.

Кларе показалось, что она слышит шум где-то наверху. Не напрасно она решила подождать, не принесет ли Хана радостную весть о помолвке.

Но, поднявшись на главный этаж и осознав, что произошло, тут же оценив ужасные последствия, Клара не колеблется ни мгновения: она должна помочь сестренке. Защитить, укрыть, излечить нанесенные ей раны, извлечь из ее души темноту и яд. Спасти ее честь. Однажды она пообещала заботиться о ней, как Папа Лис о лисятах. И она сдержит свое обещание.

Клара не поддается разочарованию, страху, злобе. Она знает, что нужно действовать быстро. Хана пребывает в странном состоянии, в какой-то сонливой апатии. Сестра молча всматривается в заоконную тьму. Но по крайней мере, она в сознании. Нужно все отмыть. Избавиться от искореженного, обескровленного тела. До рассвета пять часов. Действовать следует быстро, но без суеты, и не время рыдать. Им уже невероятно повезло, что никто ничего не услышал, – и благодаря тому, что на этом этаже больше нет никого, и благодаря сытной еде с вином. Слуги и экономка спят двумя этажами ниже.

Хана машинально выполняет указания Клары: молча спускается в кухню, ставит на огонь воду, приносит четыре больших мешка из-под картошки. Она действует бесшумно, словно призрак. Замирает с мешками на пороге, точно очнувшись от недавнего транса.

– Что… что ты наделала? Господи, нет… Но что же ты наделала? – спрашивает она, глядя на останки Игнасио.

На пропитанном кровью ковре лежат шесть частей. Клара его расчленила. Взмокшая, обессиленная, она поднимает взгляд. Топор все еще у нее в руках, с лезвия капает вязкая кровь.

– Как это что? Ты еще спрашиваешь? Пытаюсь нас спасти. А прямо сейчас избавляю тебя от тяжкой работы. Мы не смогли бы перетащить его даже вдвоем. Почти два метра ростом и очень крепкий. – Она кивает на останки, не глядя на них. – А теперь он разделан на куски. Давай мешки, – решительно приказывает она Хане таким тоном, будто прирезала курицу к ужину и сейчас следует быстро обработать тушку, как и полагается опытной прислуге.

Хана не может сдвинуться с места. Но вот ее глаза встречаются с глазами сестры, и взгляд той будто наделяет Хану силой. Она понимает, почему Клара так поступила. Она защищает ее. Дороги назад больше нет.

Какое жуткое и гротескное зрелище: в одном мешке – левая рука Игнасио и его голова с выпученными в изумлении глазами. В мешке потяжелее – туловище. В третьем – ноги, согнутые в коленях. В четвертом – правая рука и ковер, перепачканный кровью.

– Живей, пока не начали протекать. – Клара берется за один из мешков и кивает на другой: – Бери этот. Придется сходить дважды.

– Куда сходить?

– К обрыву.

Хана подчиняется. Она начинает догадываться, что сестра собирается сделать с телом Игнасио, но у нее нет сил ни думать, ни чувствовать, ни спорить. Она словно окаменела.

Сестры бредут в ночной тишине к обрыву над пляжем Санта-Хуста, волоча мешки с частями дона Игнасио, – героини готической пьесы, разыгрываемой под безлунным ночным небом. Отсутствие луны только на руку, это сущее благословение. Клара и Хана едва ковыляют – мертвец тяжелый. Они молчат, их ведет инстинкт и едва уловимый свет звезд, и вот они у обрыва, рядом с развалинами башни Сан-Тельмо, над святилищем Святой Хусты, которое сверху и днем не видно, оно прячется в расщелине скалы.

Клара подбирает камни в руинах башни, подкладывает их в мешки, туго перевязывает веревкой из рафии. Сестры вдвоем поднимают мешок, раскачивают и кидают в море как можно дальше от каменистого обрыва – теперь пусть разбирается море. Обе не произносят ни слова, только переглядываются в отчаянии.

Во второй раз они преодолевают путь уже быстрее. В любой момент может проснуться кто-то из слуг. Им везет. В доме все спокойно.

Теперь нужно все убрать. Вода успела согреться. Они принимаются смывать кровь. Ошибка. От горячей воды кровь лишь глубже проникает в деревянный пол. Но откуда им знать о таком? По счастью, большую часть крови впитал в себя ковер, который уже покоится на морском дне.

Холодная вода с добавленным в нее аммиаком справляется с пятнами. Дольше всего сопротивляется обивка кресла. Они распахивают окно, чтобы из комнаты выветрился запах смерти. Библиотека постепенно обретает прежний вид, чистота и порядок. Спальня молодого господина тоже безупречна, кровать идеально застелена, никаких следов недавнего присутствия.

Вместо библиотечного ковра они приносят очень похожий из спальни дона Игнасио. Может, донья Эльвира и заметит, но они что-нибудь придумают.

Клара и Хана вновь выходят во двор. Озираются, проверяя, все ли чисто, все ли на своих местах, не осталось ли каких следов. Отмыв топор, посыпают лезвие щепой и землей и кладут к остальному садовому инвентарю. Затем поднимаются по тропе, ведущей к Убиарко, останавливаются на одном из поворотов, где за большой смоковницей бьет родник с ледяной водой. Раздеваются, тщательно моются, переодеваются в чистое. Обе совершенно без сил. Одежду от крови они очистить не могут, потому решают припрятать ее в укромной норе, а вход в нее засыпают камнями. Вернутся сюда как-нибудь позже, когда все стихнет.

Почти бегом девушки возвращаются в “Голубой дом”. Клара шепотом растолковывает Хане: утром все слуги, включая донью Эльвиру, да и они сами, будут спрашивать, где же молодой сеньор. Все, и они тоже, будут удивляться, куда же он запропастился. Судя по всему, в гостинице он не ночевал. Пройдет слух, что он, должно быть, удрал в свое любимое казино в Сантандере, как это не раз бывало. Видать, кто-то из богатых приятелей заехал за ним ночью на машине. Есть и другие варианты – не