В комнате пахло садовыми розами, и алые бутоны выглядывали из окна. Они росли прямо под окнами спальни. Помню, как в детстве сидела на подоконнике и трогала пальцами колючки, а мама ругалась: «Сейчас свалишься!»

Давно это было.

— Мам…

Перешагнула порог и застыла как напортачившая девочка, не знающая, куда себя деть. Теребя завязки штанов, думала, как начать разговор.

— Ты собиралась мне сказать? — спросила она сухо, не оборачиваясь, но следя за мной через зеркало.

— Разумеется, — безошибочно поняла, о чем речь.

— И что? Неужели между вами что-то есть? — Мама отложила гребень, стиснула зубы. — Он твой раб. Как же я была права, когда не хотела покупать этого человека! Как чувствовала, что он тебя одурачит!

— Мам, выслушай. Мы любим друг друга.

Усевшись на пол у маминых ног, я рассказала ей всё до последнего слова. Не утаила ничего. Ни единой мелочи.

Если любить мужчину, то почему обязательно свободного? Разве важно, что скрывается в его прошлом? Зачем судить человека по клейму, что было поставлено на нем кем-то другим.

Мы все совершали ошибки, но Стьен не выбирал быть рабом, как не выбирал и проклятие. Он выдержал нечеловеческие испытания, чтобы однажды мы смогли встретиться. Справился. Выстоял. Не сломался.

Это далось ему нелегко. Страхи не исчезли бесследно. Стьен до сих пор вздрагивает, когда его пытается коснуться кто-то другой. Ко мне он привык, но тело не забыло боли.

Говорят, что любят не за что-то конкретное, а вопреки всему. Только не я. Я люблю этого мужчину за каждый его шрам, за каждый взгляд из-под опущенных ресниц, за каждую морщинку на лице.

— Он бы отдал ради меня жизнь, — сказала я грустно. — Неужели есть что-то важнее этого?

— А если дети?.. — мама поджала губы. — Неужели ты собираешься рожать от… раба?

Она даже слово это произнесла с каким-то особым оттенком. Вроде бы без презрения, но с гадливостью.

— Мам, какие дети? — Я нервно дернула плечом, с которого сползала шелковая ткань. — Я не планировала осесть в поместье и не планировала рожать. По крайней мере, в ближайшие годы. Но не переживай. Я буду пить необходимые травы. Ничего не получится без нашего на то желания.

— Я не спрашиваю про сегодняшний день! — Она нервно всплеснула руками. — Но что вы будете делать завтра?! Алиса, мы всегда считались с твоим выбором. Но это… переходит все границы. Вам никто не даст одобрения. Ни один церковник не обвенчает ваш союз. Я лично говорю тебе, что никогда не допущу такого человека в свою семью.

Меня будто бы шибануло разрядом энергии. Пробрало от кончиков пальцев, по телу, до самого сердца. Смяло что лист бумаги, порвало в клочья.

Такого — это какого?

Впрочем, сама догадываюсь.

Это значит, что меня изгоняют из дома?

— Я не передумаю. Мы будем вместе.

— Слушать не хочу этих бредней, — она была непреклонна. — Иди, дочь. Не порть мне настроение с самого утра.

Вздернув подбородок, я выбежала из родительской спальни.

Завтрак, на который мама даже не явилась, прошел в гнетущем молчании.

Мы так и не поговорили со Стьеном, да я и не знала, что ему сказать? Признаться о том, как в моей семье по-настоящему относятся к рабам? Быть может, их никто не избивает плетями, но и за людей не считают.

Существа, которые могут помогать по хозяйству или оберегать в странствиях, но не имеют права на счастье.

«Ни один церковник не обвенчает ваш союз».

Да плевать мне на чье-то одобрение! Плевать на венчание! Это всего лишь глупый ритуал, не имеющий ничего общего с реальными чувствами. Любить можно безо всяких церемоний.

«Ага, и стать в глазах общества распутницей», — шепнуло что-то внутри меня голосом матери.

С каких пор меня волнует общественное мнение?

Правильно, не волнует.

Малютка-Ольга донимала Стьена расспросами о наших странствиях, и он отвечал ей, но то и дело бросал на меня обеспокоенные взгляды.

— Ребенок, надо поговорить, — вздохнул молчаливый отец, не дождавшись, когда служанки заберут тарелки с первой частью завтрака. — Давай пройдемся. Стьен, дом в твоем распоряжении.

— Благодарю вас, — кивнул тот.

— Я всё тебе покажу! — обрадовалась Олли и потрясла Стьена за рукав. — Пошли смотреть на лошадок!

— Если она тебя донимает… — попыталась угомонить я сестру, встав из-за стола.

— Нисколько, — улыбнулся мужчина и принял ладошку Ольги.

Мы вышли во внутренний двор. Сад — мамина гордость — зеленел, пестрел красками. Такой изумрудный, точно ненастоящий, нарисованный. И цветы яркие: желтые и красные, розовые. Невольник-садовник подрезал ветки акации, что заслонили своей тенью ближайшие кусты. Служанки чистили крыльцо.

В поместье кипела жизнь.

Отец сел под старинную иву, которая, по рассказам, знавала ещё моих прапрадедов. Похлопал ладонью по земле. Его никогда не смущали какие-то нелепые правила приличия. Когда твоя жизнь проходит в странствиях, глупо переживать о запачканных штанах.

Я плюхнулась рядом.

— Вы с матерью повздорили? — сорвал травинку, пропустил её меж зубов.

— Угу. Пап, если ты тоже начнешь отговаривать меня…

Посмотрела с мольбой во взгляде. Отец лишь тяжело вздохнул и оперся об ивовый ствол спиной. Он долго молчал, наблюдая за облаками, что неслись по небесному полотну, подгоняемые ветрами.

Мне не хотелось его торопить.

— Алиса, — начал строгим, отцовским тоном, которым раньше отчитывал за проступки. — Послушай меня. Я солгу, если скажу, будто мечтал о таком для своего ребенка. Не спорь, — цыкнул, когда я попыталась возразить. — Все родители жаждут лучшего для своих детей. Думаю, мне бы не угодил любой мужчина, даже знатный, именитый, богатый. А Стьен…

Неужели и отец напомнит про его статус?

Но почему?

Ведь он по-человечески относится к своему хранителю-Клинту. Платит ему жалованье, хотя мог бы сказать: «Ты моя собственность, а потому трудишься за еду». Тот даже живет в собственном доме, пусть и оформленном на отца. Почти как свободный человек.

— Жизнь потрепала его, но не сломила, — закончил папа. — Раз он сумел сохранить достоинство и полюбить свою хозяйку — значит, вы не зря отыскали друг друга. Так что же мне делать? Запрещать тебе как маленькой? Отбирать у тебя хранителя? Насильно выдать замуж? Алиса, — он коснулся моей ладони, — скажи мне честно: тебе бы хотелось остаться дома?

— Нет.

Твердо. Упрямо.

— Не такие слова должен говорить отец, — папа хитро ухмыльнулся. — Уезжай, дочь. Седлай коня и покидай это место, этот город. Только так всё наладится. Позволь матери вдоволь наплакаться и принять твоего мужчину вдалеке отсюда. Я знаю свою супругу. Эта женщина уперта точно осел. Она никогда не оттает рядом с вами, будет дуться и скандалить по малейшему поводу.