— Значит, так и есть, — кивнул он своим мыслям. — Не зря Свея говорила, что кто-то хочет извести госпожу. А я не верил. Думал, выдумывает. Ей нравилось всякие страсти выдумывать — все слушают, ахают…

«Нравилось». Не «нравится». До чего же быстро он все понял и смирился.

— Может быть, хоть что-то? — слуга заискивающе загляну в глаза.

Эрик не отвел взгляда. Он отдал бы полжизни за то, чтобы этого разговора никогда не было.

— Когда меня укусила змея, двое одаренных едва-едва удержали меня на этом свете. Этот яд ничуть не слабее змеиного, и… я один. И больше не могу плести.

— А когда сможете? — спросил слуга уже без надежды в голосе.

— Через полдня, может, чуть раньше.

В прошлый раз, когда Эрик довел себя до почти полного истощения, он проспал беспробудно десять часов. Только сейчас у него не будет этих десяти часов.

— А до того?

— Все, что мог, я уже сделал. Разве что еще дать ивовой коры, от жара. Молиться. Поить водой, когда будет просить пить. Воду приготовьте заранее, ее понадобится много. Я могу побыть со Свеей, недолго. И приходить проведывать потом. Пока не смогу снова плести.

— А к тому времени что-нибудь снова случится с господами, — горько произнес старик.

— Не исключено, — не стал лгать Эрик.

Надо было отказать сразу. Но задним умом все крепки, а он слишком устал тогда, чтобы думать наперед. Он и сейчас не особо способен был думать наперед: ноги едва держали, сердце колотилось, казалось, в горле. Как будто весь день камни протаскал.

— Лучше бы я вас не звал. Не успел бы начать надеяться. — Старик отвернулся, помолчал, пожевал губами, словно собрался что-то сказать да раздумал.

— Прости.

— За этим — к Творцу, — сказал старик, не поворачиваясь.

Эрик кивнул, отлично понимая, о чем он думает. Вернулся к Свее, пощупал лоб: горячий как печка. Да, жар бы надо сбить.

Ресницы девушки задрожали, она открыла глаза.

— Ой, снова вы! — Она улыбнулась. Той призывной улыбкой, смысл которой понимает каждый мужчина, и сам Эрик тоже такую видел нередко.

Кажется, он все же переборщил с маком.

Свея закашлялась. Оглядевшись, отвернулась и сплюнула. Поерзала так, что подол задрался до самых колен.

В другой ситуации Эрик оценил бы и стройные ноги, и эту нелепую попытку соблазнения, вдоволь посмеявшись. Сейчас лишь пожалел, что не может ее усыпить.

— Обидно прямо, такой муж… мужчина, — старательно выговорила Свея, — и вовсе не смотрит.

— Держи, — Эрик положил ей в ладонь пилюлю из порошка ивовой коры, скатанного с медом и высушенного. — Глотай сразу, горькое.

Она взяла пилюлю манерно, отставив мизинец, положила в рот.

— Где же горькое, слад… Фу!

— Сказал же, сразу глотай! — Эрик сунул ей кружку.

Девушка пила лихорадочно, большими глотками, струйка воды потекла по подбородку, по шее, пятная платье.

— Красивый, богатый, заботливый… — продолжала Свея, отставив кружку. — И хоть бы раз…

— Свея! — перебил ее старый слуга. — Простите, господин. Она не в себе. Заткнись немедленно!

Эрик поднял на него взгляд.

— Ничего. Я вижу, что она не в себе. Это лихорадка.

И мак. Эрик не был уверен, что Свея сейчас видит именно его, а не какой-то предмет своих мечтаний. Кого-нибудь из благородных, например.

— А вы чего уставились? — рявкнул старый слуга на двух парней, устроившихся поодаль и явно наслаждавшихся представлением. — Работы мало? Так идите кухарю, вон, помогите.

Парней словно ветром сдуло.

— Простите, господин, — повторил старик. — Я уж ей и так, и этак… Понятно, что в замке девицей не остаться — если не кто-то из господ, так ратники. Уж и драл как сидорову козу, чтобы хоть вела себя скромнее. Глядишь, нашелся бы парень какой, женился бы, детишек бы растили.

Он махнул рукой.

— Эх, да что там теперь…

— Детишек, да… — расплылась в улыбке Свея. Ухватила Эрика за рукав. — Я-то бы тебе детишек родила. Не то что твоя… пустоцветка. С даром детишек-то.

— Поспи, — сказал Эрик. — Выздоровеешь — поговорим.

Если будет кому разговаривать. Дышала девушка по-прежнему хрипло и часто.

— Простите, господин, — повторил старик. — Свея, извинись немедленно, и…

— Что — Свея? — вскинулась та. В который раз закашлялась, снова сплюнула. — Жаль только, раньше надо было отворот подсыпать. А так зараза эта невовремя, помру, и все.

Она, всхлипнув, завыла в голос.

— Отворот? — не понял Эрик.

— Ну да, — успокоилась Свея так же стремительно, как и разрыдалась. — Отворот. Чтобы твоя пустоцветка тебя забыла. Видно же, что она тебя приворожила, какой дурак по доброй воле будет с бабой, которая старше. Да еще не родит… И подействовало же!

Слуга снова дернулся. Эрик выставил ладонь, призывая его помолчать. Все это очень ему не нравилось.

— Почему ты думаешь, что подействовало? — осторожно поинтересовался он.

Свея улыбнулась, взгляд ее стал бархатным.

— Так ты сам сказал, что не придет, если ее позвать. Значит, плевать ей на тебя теперь. Значит, подействовало. А он говорил — не меньше трех раз, на третий подействует.

— Кто — «он».

— Он велел никому не рассказывать. Вот, заговоренные. — Она залезла в карман, раскрыла ладонь. Эрик в ужасе уставился на зернышки клещевины.

— На жаровню бросить, обязательно ночью или под утро, — продолжала Свея. — Когда твоя блядь спит в шатре с благородными, а тебя рядом нет. Благородным вреда не будет, они же приворотами не балуются. И мне тоже вреда не будет.

Совсем никакого вреда не будет… Эрик смотрел на зерна остановившимся взглядом, уже не видя, а внутри разгоралась ярость, выплескивалась в кровь, застилала мир алой пеленой, заставляла стискиваться челюсти и сжиматься кулаки. Он загнал ее глубже, чтобы не прорвалась в голосе. Нельзя пугать девчонку. А там, не замечая, продолжала.

— Как бросишь, обязательно сперва у Творца помощи попросить, а потом наговор прочитать. Как же там было?.. А, какая теперь разница! — Она махнула рукой. — И так три ночи подряд. Чтобы все наговоры-заговоры рассеялись. Чтобы та девка, которая заговаривала, от того, на кого заговор наводила, отвернулась. И ни за что никому не говорить, иначе не подействует…

Старик запрокинул голову, словно хотел завыть, закрыл лицо ладонями, явно все поняв. Да уж, глупость порой бывает смертельной.

— А оно, вон, сразу, подействовало, — девушка захихикала, смех перешел в кашель. — Только поздно. Вот помру, и все… И госпожа помрет. И господин…