Она закрыла глаза и откинулась на колесо, явно собираясь заснуть.

— Кто «он»?! — встряхнул ее Эрик, с трудом подавляя желание трясти ее, пока не скажет. — Кто тебе это дал?

— Ну что ты пристал, — капризно протянула Свея. — Будешь таким занудой, я с тобой спать не лягу, хоть на коленях проси.

— Кто? — повторил Эрик. Потянулся к плетению — подчинить разум и заставить говорить. Не вышло. Твою ж…

Старик, стоявший в стороне, отвел руки от лица и, сжав кулаки, шагнул к дочери.

— Да Бруни же! Кхе… Он… Кхе… Он умный. И доб… рый.

Девушка закашлялась, разинула рот, как рыба, вытаращила глаза и начала хватать воздух. Изо рта пошла пена, лицо посинело. Свея схватилась за горло, за грудь, судорожно располосовала платье и кожу под ним.

Эрик в который раз потянулся к плетениям, бессильно выругался — опять ничего не вышло. Продолжая хрипеть и царапать грудь, Свея повалилась набок. Забилась в судорогах, выкашливая кровавую пену. И, наконец, затихла, глядя в пространство остановившимися глазами.

Эрик скрежетнул зубами, медленно выпрямился. Старик метнулся к дочери, обнял ее и принялся баюкать в объятиях, качать, как маленькую. Плечи его беззвучно вздрагивали.

Умный. И добрый.

Сирота, выросший в приюте после смерти матери. Слишком хорошо знающий о том, как наследуется дар. Никогда не знавший отца, о котором «незачем» спрашивать. Представления не имеющий о том, где его братья или сестры — потому что у матери он был один. И вовсе не гулящей девкой она была. Одаренной. Которая может позволить себе родить ребенка и вырастить его одна. Вот только смерть не щадит и одаренных. Парень попал в приют… все могло бы обернуться по-другому, если бы дар все же проявился, пусть и поздно. Не повезло.

Интересно, мать ему перед смертью подсказала, что делать? Или парень сам сообразил, что если свести на тот свет родителя и его жену, можно заявить права на наследство? Впрочем, неважно.

— Я ничего не слышал, — произнес слуга, раскачивающийся туда-сюда. — Ничего не слышал.

Его дочь после смерти ославят не только шлюхой, но и убийцей. Он останется без места. Он будет отпираться до последнего. А доказательств нет. И рассказать больше некому.

Бруни, это с самого начала был Бруни! Как невовремя Фолки влез со своим выстрелом! Как некстати Хаук спросил, зачем тот собирался убить одаренного. Фолки действительно собирался убить его. Только в поединке, а не исподтишка. А Эрик, положившись на то, что под плетением не лгут, удовольствовался его ответом, не вдаваясь в подробности.

Так просто, передавая лошадь из рук у руки, огладить ее по спине, поправить чепрак, ненароком сунув под него колючку. А и заметят — ничего не докажут, за одежду зацепилась. Выпорют, на худой конец. В первый, что ли, раз?

Так просто, увидев яркие цветы и зная их свойства, завести разговор о том, что здесь, мол, все не так, как дома. Цветочки, вон… Девушки любят цветочки…

Эрик вдохнул, медленно выдохнул.

— Прости. Да упокоит Творец ее душу.

Старик закрыл лицо руками.

— Простите, господин. Моя дочь уже заплатила за все, что натворила.

А та оговорка, когда оруженосец выдал чистильщикам настоящее имя Эрика? В самом ли деле просто сглупил? Или, наоборот, услышал, что того называют чужим именем, понял, что между одаренным и чистильщиками что-то происходит и решил попробовать, вдруг да получится подгадить? Это же так просто…

Поймать змею в поле посложнее: для этого нужна ловкость и смелость. Но если получится — никто не спросит, чего оруженосец крутится у сумки одаренного. Он у шатра господина крутится, как и положено. А что сумку взял — мало ли, послали за чем. Или попросили присмотреть…

Так просто «ошибиться», отступить в сторону, зная, что удар, предназначенный тебе, обрушится на того, кто за тобой. Впрочем, здесь Эрик не исключал и настоящую оплошность — не так-то просто сориентироваться в первом настоящем бою. Он, помнится, вообще особо не соображал, что происходит — только успевал отбиваться.

И, наконец, так просто наплести дурочке с три короба. А три раза, которые якобы нужно поджечь отворот — для того, чтобы молчала после первого. Ведь до второго она точно не доживет. И Свея молчала бы, если бы не мак, заставивший ее перепутать видения с явью.

К слову, а не придумала ли она про Бруни? Парень ведь всерьез был влюблен в госпожу, под плетением не лгут. Потому ведь Эрик тогда и прекратил расспросы. В Хаука Бруни действительно не стрелял, а Адела… Эрик горько рассмеялся, не обращая внимания на старика. Когда речь идет о больших деньгах и титуле, страсти можно и подвинуть в сторону. Или убедить себя, что эта женщина все равно никогда не будет твоей — что очень недалеко от правды, а значит, чего жалеть ту, что не смогла оценить тебя по достоинству, предпочтя старика? Противоположность любви — равнодушие, а вовсе не ненависть, в ненависть она превращается слишком уж часто.

Как Бруни узнал, кто его отец? Да как угодно. Мать рассказала. Старые письма или дневники. Если уж он решился требовать наследства после смерти Хаука, доказательства наверняка должны быть. И едва ли поддельные — Эрик знал, сколько стоит подделать доказательства происхождения так, чтобы комар носа не подточил. Разориться впору, а у пацана, только-только выбравшегося из приюта, и вовсе таких денег быть не может. Так что свидетельства настоящие.

Только теперь они Бруни не пригодятся.

Эрик мотнул головой, отгоняя дурноту. Нет сил плести? Да и плевать. Меч всегда при нем. Парень, помнится, просил дать ему пару уроков. Что ж, он получит свои уроки. До конца жизни хватит.

Он бросил взгляд на безмолвного старика, застывшего над телом дочери. И зашагал к шатру Хаука.

Бруни он заметил издалека — тот сидел у входа, скрестив ноги, и разговаривал с… Вигге, да. Эрик не взялся бы сказать, темнеет ли у него в глазах сейчас от бешенства или от усталости. По-хорошему, надо бы сделать вид, будто он ничего не знает — тем более, что старик будет молчать, а признание Свеи точно никто не слышал. Подождать, пока вернутся силы плести. Вылечить Ингрид и остальных. И лишь после этого взять гаденыша за шкирку, допросить, подчинив разум, и пусть Хаук сам решает, что делать со своим… отпрыском.

Только Эрик слишком плохо умел притворяться и лгать. Так что поздно и начинать. К тому же парень хитер и очень быстро соображает. Кто знает, до чего он успеет додуматься, пока Эрик занят больными? Он не сможет быть настороже круглосуточно.

Сейчас дело касалось не только безопасности благородных: Эрик и сам был на волосок от смерти, Ингрид тоже могла умереть, а такое не прощают. Потому к демонам притворство!

Ничего не подозревающий Бруни кивнул, лицо его выражало сочувствие. Вигге что-то спросил, явно колеблясь. Еще несколько слов, кивок. Вигге кивнул в ответ и пошел прочь, оставив оруженосца одного у входа. Тот потянулся к пологу, уже почти откинув его, решил обернуться.