Рик остановился, провел меня так, чтобы я его обошла, и, повернувшись к эльфу в серебристом, прошипел:

— Это бал Некроса, уважаемый, здесь не называют имен!

Но, одарив его лишь мрачным взглядом, мой недавний партнер по танцу произнес практически вызывающе:

— Риа!

И мой друг, психанув, отпустил мою руку и, надвинувшись на эльфа, прорычал:

— Слушай, ты…

Бросившись между ними, я воскликнула:

— Рик, ты что? Да что с тобой сегодня?! Рик, не надо!

И поразилась изумлению, отразившемуся на лице сереброволосого эльфа. Тот приоткрыл рот, глянул на меня, на Рика, а после выдохнул:

— Риа, я — Рик!

Остановившись как вкопанная, я вздрогнула, едва меня задела одна из танцующих пар, но продолжала смотреть на эльфа с серебристыми волосами, который не отрывал взгляда от меня.

Рывок, и я оказалась в объятиях закружившего меня по залу Рика… А Рика ли?! Одна рука парня властно легла на мою талию, прижав к твердому телу, пальцы второй он переплел с моей ладонью, и я словно попала в центр смерча, где кружился весь мир, кроме того, кто, кажется, жестоко обманул меня, кто крепко держал сейчас, не позволяя вырваться, и смотрел так, что я отчетливо читала в его глазах решимость не отпускать меня вообще никогда.

Поворот, еще поворот, прогиб назад, в момент, когда парень склоняется надо мной. Рывок, и снова поворот. Мир танцует вместе с нами, а я, не отрывая взгляда, смотрю на эльфа, старательно вспоминая всю нашу беседу. Все его вопросы, слова, жесты, поведение… и то, что он наравне с преподавателями участвовал в схватке против трех восставших драконов.

И когда танец закончился и мы остановились, я, глядя в его голубые, как почти у всех эльфов, глаза, уверенно произнесла:

— Норт.

Он не ответил. Опустил руки, с какой-то звериной тоской посмотрел мне в глаза, но не ответил.

Справа к нам приблизился какой-то эльф в белом, расшитом жемчугом костюме с вопросом:

— Можно пригласить вас на…

Норт лишь глянул на него, и юноша, торопливо извинившись, нас покинул. Заиграла музыка, замерцали огоньки, украшающие зал, зеленоватый призрачный туман разлился по полу, взметаемый танцующими парами, а мы так и стояли посреди зала, он, продолжающий смотреть на меня, словно надеясь хоть на какой-то отклик, и я, опустившая взгляд и отчетливо ощущающая, насколько устала и как сильно гудят ноги, которым досталось сегодня на тренировке. Мне хотелось уйти. Просто уйти.

— Я люблю тебя, — внезапно произнес Норт.

Именно Норт, больше сомнений у меня не было.

Сомнения возникли лишь в собственной сообразительности, причем вполне оправданные сомнения. И все, чего мне сейчас хотелось, — просто развернуться и уйти. Уйти далеко-далеко и больше никогда его не видеть. Ни в образе эльфа, ни в естественном. Ни…

— Я слишком сильно люблю тебя, — тихо повторил Норт, приближаясь ко мне вплотную. — И больше всего на свете я хотел бы быть там с тобой… Но как бы я мог, Риа? Как бы я мог тронуть тебя после всего, что о тебе знаю? После осведомленности о домогательствах со стороны отчима? После срывов Артана на тебе? После твоей реакции на малейшее проявление страсти даже от меня? Я не мог, сокровище мое, не мог так поступить с тобой. Осознав, что происходит, я смотреть на тебя боялся, Риа!

Он вдруг сжал меня в объятиях и срывающимся хриплым голосом продолжил:

— Я, как и все мужчины моей семьи, знал о том, что моя кровь способна обернуться огнем. Но я даже представить не мог, через какой ад придется пройти! Я сгораю изнутри, Риа. Я просто сгораю, но эта адская боль ничто, абсолютно ничто в сравнении с желанием обладать тобой. Много, часто, постоянно. Не разрывая прикосновений, жадно ловя каждый твой стон, не выпуская из объятий!

— Отпусти меня, — попросила едва слышно.

Он обнял еще крепче:

— Напугал? Прости, не хотел. Больше всего боялся напугать тебя, поэтому и схватил первую попавшуюся, я…

— Пусти! — уже не просила — потребовала.

Эльф посмотрел на меня взглядом Норта, и от этого стало в сто раз больнее.

— Отпусти, пожалуйста… — взмолилась практически, — я все пойму и выслушаю завтра… или послезавтра. А сейчас я просто хочу побыть одна. Пожалуйста.

Некромант чуть отстранился, а затем хрипло спросил:

— Тебе так больно от того, что я?..

Не знаю почему, но я честно ответила:

— Да.

Он взял в ладони мое лицо, заглянул в глаза и шепотом спросил:

— Почему, Риа?

По щекам потекли слезы. Просто слезы, и я ответила правду:

— Я не знаю, Норт… Но больно, и очень. Не могу смотреть на тебя. Не могу и все.

Заиграла новая мелодия, я опустила ресницы, позволяя застывшим на них слезинкам скатиться вниз. Норт судорожно вздохнул и простонал:

— Прости.

И что тут сказать? Сказала то, о чем старалась думать:

— Ты мне ничего не должен, Норт. Ничего, вообще. И я не знаю, почему в душе все болит, правда, не знаю. Мне жаль, что ты узнал. Очень жаль, что я не сумела сдержаться. Безумно жаль, что ты увидел меня после… Я завтра буду улыбаться, Норт, правда. Я возьму себя в руки и буду улыбаться и радоваться жизни, а сегодня… отпусти… пожалуйста. Я задыхаюсь от этой боли…

Но Норт продолжал держать, хуже — снова взял и прижал к себе.

— Отпусти, — рыдание вырвалось на последнем слове, — отпусти, пожалуйста.

И Дастел разжал руки.

Я отшатнулась от него в тот же миг. Сталкиваясь с танцующими парами, шатаясь, дошла до дверей, за которыми был еще один бальный зал, вошла, прикрыла за собой створки…

А после сползла по стене на пол и тихо заплакала. И мне уже было неважно — права я или нет, имею ли право или нет… я просто плакала, обнимая колени, плакала от жалости к себе, к Норту, от того, что так и не поговорила с Риком… И где его теперь искать?

Едва слышный звук шагов, шорох ткани, и возле меня, закрывшей рот ладонями, в стремлении скрыть от посторонних ушей истерику, на корточки опустился эльф номер два. Белоснежный платок он протянул молча и, лишь когда я взяла протянутое, тихо спросил:

— Неужели ты действительно влюбилась?

— А вы полагаете, у слез может быть только одна причина? — спросила, вытирая мокрые ресницы.

Эльф в черном усмехнулся и поинтересовался:

— Какой ответ желаешь услышать: неожиданно правдивый или ожидаемо-пафосный?

Напряженно глядя на него, честно призналась:

— Первый.

Улыбнувшись так, словно одобряя мой выбор, мужчина сообщил:

— Практически всегда единственная причина слез — жалость к себе.