Они не думали. Им вполне себе нравилось то, чем они занимались в жизни до сих пор. Но они обещали матери и отцам, что поймут, чем им хочется заняться в жизни, за пять дней. Они спрашивали карьерного консультанта школы, спрашивали друзей, спрашивали девчонок, с которыми встретились субботним вечером в клубе, спрашивали соседей, спрашивали прихожан, политиков, полицейских и проституток и через пять дней знали, чем им хочется заняться в жизни.

– Мы хотим быть пилотами, как ты, Ма, – сказали они.

– Что? – сказал Умберто, который хотел, чтобы они вместе с ним занялись недвижимостью.

– Что? – сказал Луи, который хотел, чтобы они вместе с ним занялись юриспруденцией.

– Мы хотим летать, – сказали Севриано и Батисто, думая о взлете, воздухе, вое ветра в крыльях и чувственном рыке авиадвигателей «Ямагути и Джонса» в толкающе-тянущей конфигурации, вспоминая, какой блаженной и сияющей приходит мать после долгого послеполуденного жужжания над каньонами и скольжения над скалистыми уступами заколдованных плоскогорий. Для братьев земля не носила ничего прекраснее неба.

– Хотите летать – будете летать, – сказал Эд, единственный, кто понимал, как может дуть в крови ветер. – Вы думали, как этого добиться?

– Мы говорили с м-ром Вонгом, школьным консультантом по профориентации, – сказал Севриано.

– Он сказал, надо пойти в пилоты коммерческих легкачей Компании, – сказал Батисто.

– И вы уверены, что хотите именно этого? – спросила Персея Голодранина, втайне радуясь тому, что хотя бы сыновья осуществят ее мечты.

– Уверены, – близнецы показали бланки заявлений.

– Тогда следуйте за тем, чего хочет сердце, – сказала она и написала в нижней части бланков «согласна». Почему-то она увидела, как на бумаге древним водяным знаком проступает лицо Лимааля Мандельи.

Ну и напоследок: в этот день начинаний вопль сирен призвал на высокий балкон, перед которым трепетал черный с золотым стяг Компании, некоего человека. Тот наблюдал за потоками рабочих, за пчелиным роением суматошных менеджеров, за машинами, что расцветали жизнью и движением. Он наблюдал за тем, как живительная искра распространяется по Стальтауну, повсюду превращаясь в пламя империи и индустрии. Менеджер-Директор Проектов и Развития Северо-Западного Четвертьшария наблюдал за самой первой рабочей зарей Стальтауна и был очень доволен. Очень-очень доволен, без дураков.

27 мая в 06:13 на борту Парус-Корабля Президиума «Джонатон Бёрд», готовившегося выгрузить пассажиров, экипаж и груз на орбитальный стыковочный модуль РОТЭХа для дальнейшей переправки их к космолифту «Небесное Колесо», одновременно сдетонировали семь десятикилотонных ядерных зарядов. При взрыве моментально испарились триста пятьдесят пять тысяч человек. Еще сто пятьдесят тысяч взорванных тел РОТЭХовские шпикники и пищейки выловили с одиночных похоронных орбит. Пятьдесят восемь тысяч выжили в отдаленных секторах судна и каргондолах, оторванных взрывом от корабельного корпуса. Из них двенадцать тысяч пятьсот умерли от воздействия интенсивной радиации. Еще тысяча семьсот человек погибли, потому что их корабельный сектор сгорел в атмосфере во время спуска прежде, чем людей успели эвакуировать. Тысяча шестьсот работников РОТЭХа, включая двадцать восемь стюардесс «Джонатона Бёрда» и девятнадцать пилотов челноков «Небесное Колесо», покидавших разгрузочный конец троса, были убиты. Когда «Джонатон Бёрд» взорвался, девяносто семь тысяч иммигрантов уже успели спуститься на поверхность. Челнок с полутора тысячами пассажиров, выбитый с орбиты и оказавшийся на пути спускового троса, разрезало пополам. Еще двести тридцать восемь человек погибли в результате бомбардировки города Доленсиас-Куи градом обломков, упавших с орбиты. Пятисоттонный сектор корабельного корпуса на скорости восемь километров в секунду врезался в школу Доленсиас-Куи, и наномгновение спустя город стал бездетным. Семьдесят две тысячи пропали без вести, среди них, по всей видимости, и семерка фанатиков, тайно пронесшая боеголовки на борт Парус-Корабля.

Всего при взрыве «Джонатона Бёрда» погибло 589 545 человек. Ответственность за теракт взяла на себя группировка под названием Тактическая Группа Армии Всея Земли. В палатке под дубом в самой северной точке священного Леса Хриса, где земля вздыблена и разодрана, как сморщенный чапати, Холлсбекскими Палисадами, Арни Тенебрия сидела у радио и слушала экстренный выпуск новостей. Кивала, улыбалась, вертела настройку, чтобы услышать новости снова, другим голосом. Теперь имя Арни Тенебрии будет жить вечно.

* * *

Марья Кинсана сделала перерыв – глотнуть воды и оценить ситуацию. Большая толпа; задача прямолинейная и несложная. Подними флаг, ударь в барабан, пусть они думают, что перетянули тебя на свою сторону, когда на деле ты перетянула их на свою; унизь этого пентюха, задающего слишком много вопросов, вбей ему гвоздь между глаз и молоти по нему, молоти, бум-бум-бум. Муниципальные выборы – сплошное веселье. Марья Кинсана улыбнулась местному кандидату, желтушному умному юноше, и взяла в руки молоток.

– Граждане Джабалпура! Неужели я должна повторять очевидное? Неужели я должна говорить о том, что бандиты и убийцы бродят по вашей стране, сжигают заводы и магазины, уничтожают огнем урожай, гонят поселенцев прочь с их дворов; неужели я должна рассказывать вам, добрые граждане, о ни в чем не повинных людях, которых, как зверей, забивают в терактах и расстреливают у дверей собственных домов? Нет!

Слушатели одобрительно заревели.

– Нет! Я не должна вам об этом рассказывать, добрые граждане! Вы и без меня это знаете! И наверняка спрашиваете себя: где вооруженные констебли, патрулирующие ваши улицы? Где Отряды Местной Самооборны, где армия? Да, где они – Джабалпурские Добровольцы, Первая Оксская Дивизия, Двадцать Второй Аэромобильный Полк? Я скажу вам, где!

Она попотчевала их плановой трехсекундной паузой.

– Сидят сложа руки в казармах, вот где! А почему? Почему? Потому что ваша муниципальная ассамблея, в которой главенствует оппозиция, считает, что ситуация не оправдывает такого вмешательства! Иначе говоря: новейшая военная техника на три миллиона долларов пылится без дела, а у местной самообороны нет ни оружия, ни обмундирования, ни средств на учебные сборы, потому что Кэмпбелл Мукаджи считает, что ситуация не оправдывает вмешательства! Пусть расскажет это семье Гарбосакки! Пусть расскажет это Баннерджи, Чунгам, Мак-Альпайнам, Амбани, Куэста – и они скажут ему, оправдывает ситуация вмешательство или нет!

Она дала им повопить, кивнула на кандидата, протянула руки ладонями вниз и успокоила толпу до медленного кипения.

– Но лучше всех… лучше всех, мои друзья, констебли: ваши констебли, ваши блюстители закона и порядка, привычно охраняющие демонстрантов Армии Всея Земли, пока те маршируют по улицам города! «Нам важно сохранить свободу выражения политических взглядов», – говорит Кэмпбелл Мукаджи. Верно, м-р Мукаджи? А что с правами Константина Гарбосакки, Кати Баннерджи, Рола Мак-Альпайна, Абрама Амбани; Игнасио, Мавды, Аннунсиато и Доминика Куэсты – всех, кого на прошлой неделе забили отряды смерти Армии Всея Земли? – Слушатели набрали в грудь воздуха, готовясь к громовому осуждению, но Марья Кинсана играла с толпой, как с синегорной тиляпией на крючке. – Охранять их? Да их арестовать мало! – Она чуяла потное исступление и истерику аудитории, но отпускать ее не собиралась. – Во всех трех палатах вашей региональной ассамблеи сидят представители Армии Всея Земли, они не таясь потворствуют убийствам, и м-р Кэмпбелл Мукаджи ни разу не предложил лишить их депутатских полномочий! Он без стеснения якшается с бандитами и террористами, он и его партия; из-за его благодушного либерализма зверски убиты сотни ваших соотечественников; он отказывается мобилизовать силы безопасности, уверяя, что ситуация не оправдывает такого вмешательства; это его слова, леди и джентльмены! А теперь… теперь… теперь он просит вас переизбрать его и его партию еще на три года!