Далее Сократ сетует на то, что, очевидно, устал от раздумий такого рода. Потому что изучение природы вещей не имеет ничего общего с поиском того, что «считается самым важным в человеке — его убеждения и добродетель». Именно Сократ изменил вектор внимания древнегреческих мыслителей с рассуждений о Космосе на изучение проблем, связанных с человеком. В частности, его заинтересовало, для чего живет человек, в чем смысл его бытия, его нравственности и добродетели. Как сказал много позже Цицерон: «Сократ спустил философию с небес, переместив ее на улицы городов и даже в отдельные дома. Он заставил философов изучать жизнь человека и его мораль, добро и зло».

В своих размышлениях Сократ обращался к совершенно земным, бытовым проявлениям человеческой деятельности, например ремеслам. Примерный ход его рассуждений был таков: допустим, мы знаем, для чего нужны башмаки. Также мы знаем, какую пользу, какое благо несут нам эти башмаки. Допустим, знаем мы и мастера, который может сделать хорошую пару башмаков. Можем ли мы считать этого человека хорошим? Что же превращает обычного человека в хорошего? Кто помогает ему стать примерным, добродетельным человеком? Для начала, замечает философ, нам лучше определить, что же мы подразумеваем под словами «хороший и добродетельный». В этот самый момент, как мне кажется, и проросли первые побеги, превратившиеся впоследствии в гигантское древо западноевропейской философской мысли.

Вопросы Сократа заставляют задуматься о профессионалах-экспертах, то есть о людях, хорошо знающих свое дело, профессию, ремесло и т. д. В рассуждениях о профессиях и профессионалах речь шла о представителях обычных, « приземленных» ремесел, например о сапожниках или строителях. А как насчет тех, кто принимает политические или судебные решения?

У Аристотеля на этот последний вопрос был свой оригинальный, глубокий взгляд, которому поаплодировали бы все те телевизионные шоу, которые посвящены поиску расцветающих талантов и приглашающие на передачу зрительскую аудиторию, которая в конце концов эти таланты опускает с небес на грешную землю. Аристотель считал, что одной из главнейших особенностей реальной демократии является то, что чем больше людей участвует в принятии решения, тем вероятнее принятие обоснованного, ответственного решения, потому что много думающих голов гораздо лучше одной, даже самой умной. То же относится к оценке поэзии и театрального искусства.

«Человек, — утверждает Аристотель в своей «Политике», — по своей природе «politikon zoon» (букв. — «животное из полиса», т.е. из города-государства)». Мы могли бы перевести это и более мягко: «социальное существо». Уникальной характеристикой «politika zoa» (так во мн. ч.), как отмечает Аристотель, является «его способность отличать добро от зла, справедливость от несправедливости; и такой взгляд на вещи имеется и у государства, и у простого домовладельца».

Поэтому, считает Аристотель, демократия — наилучшая форма государственного устройства:

«Возможно, что многие из тех, кого никто не назвал бы шумным человеком, будучи собраны для общего дела, действуют гораздо лучше, чем небольшое количество людей. Точно так же гораздо лучше, когда общий праздник финансируют как можно большее количество участников, чем один, даже очень богатый, человек. У каждого человека своя добродетель и политическая мудрость; а когда они собираются вместе... они становятся единым целым — более сильным и в отношении характера, и в отношении интеллекта. Вот почему большие собрания людей лучше судят о музыке и поэзии: кто-то лучше разбирается в одной части, кто-то в другой, но их общее мнение является точным вердиктом по всему произведению или событию».

Аристотель уточняет, что бывают исключения, потому что «некоторые люди едва ли лучше диких животных», но в общем и целом правило верно.

Действию Правила под названием «Спроси у аудитории» наши политики невольно подвергаются раз в пять лет или около того, боясь при этом суда общественности, как огня. Также не в восторге от оценивающих взоров публики поэты, актеры и музыканты. Они предпочитают разглагольствования приплаченных критиков, которым абсолютно наплевать на мнение широкой публики. В конце концов, если эта свора критиков обслуживает интересы шоу-бизнеса, почему бы того же самого не желать деятелям искусств? А кто-то все еще желает видеть, как Брайан Сьюэлл призывает аудиторию нажимать свои кнопки в пользу Рольфа Харриса или Трейси Эмин.

Древнегреческое слово, смысл которого наиболее близок к значению «искусство» — «tekhne» (отсюда — слово «техника»). Аристотель определяет термин «tekhne» как «возможность создавать что-либо, руководствуясь рациональным мышлением». В античном мире актер имел такой же статус, как современный врач или автомеханик — то есть положение человека, работающего непосредственно с людьми и для людей. Так что современное, замешанное на чрезмерном обожании и идолопоклонстве, отношение публики к звездам шоу-бизнеса для древних выглядело бы более чем странным. Приведу здесь слова древнегреческого писателя и историка Плутарха: «Ни один из образованных, воспитанных людей с высокими идеалами не загорается вдруг желанием стать скульптором после просмотра работ Фидия и не бросается в омут стихотворчества, прочитав чью-нибудь поэму. Так и должно быть, потому что особенная миссия искусства — очаровывать нас, а создатели произведений не заслуживают нашего восхищения».

Люди действительно восхищаются шедеврами, как восхищаются безупречной работой дантиста, но не самим дантистом.

Как и наш дантист, античные деятели искусств зарабатывали свою репутацию, свое «имя». Искусство не ради искусства, а ради признания, успеха на публике. Архитектурным комплексом, составляющим Парфенон, люди любуются на протяжении многих веков. Древнеримские архитекторы при жизни каждого императора создавали шедевры, созвучные эпохе (хотя мы знаем, да это и не важно, что создавались они в угоду амбициям того или иного диктатора): Колизей Веспасиана, Стена Адриана, Термы Каракаллы, Триумфальная арка Траяна... Строительство (и, естественно, проект) Парфенона было принято прямым голосованием на Народном собрании. Комплекс, несмотря на огромную стоимость, был необычайно популярен в народе. Великий Фидий, говорят, прятался за своими изваяниями и прислушивался к тому, что говорили зрители о нем и его работах.

Новизна и креативность (способность к творчеству) сами по себе не интересовали древних художников и актеров. Их интересовала реакция публики, безразличие которой ставило на карьере артиста большой крест. Действительно, если публике что-то не нравилось, она тут же освистывала и высмеивала неудачливого актера, поэта или циркача. Моральная рана, полученная артистами, иногда доводила их до самоубийства. Огромный контраст с современным состоянием дел, когда какой-нибудь провалившийся поп-деятель ничем особым не рискует, оставаясь на плаву, а точнее, на конвейере под названием «шоу-бизнес».

Однако сократовский вопрос не «испарился» сам собой, и многие последующие философы посвятили его изучению немало времени. Как уже было отмечено, именно к поп-звездам, актерам и гостям многочисленных «ток-шоу» обращаются наши политики и ведущие по самым разным вопросам — от глобального потепления до бедности в Третьем мире. Это, воистину, новое поветрие и новая модель отношений: «политики — масс-медиа — простые граждане» (или деятели шоу-бизнеса — не простые граждане?). Я уже и не помню, когда это началось. Кажется, с того момента, как премьер Харольд Макмиллан пригласил Веру Линн возглавить «мозговой центр» по изучению и решению проблем, связанных с развитием городских проблем городов, расположенных во внутренних графствах Англии? Или, быть может, все началось в 1967 г., когда лидер «Роллинг Стоунз» Мик Джаггер (естественно, предсказуемо получивший рыцарский титул) в сопровождении известного публициста Марианн Фейтфул совершил посадку в вертолете прямо на лужайку перед домом издателя «Таймс», который и проинтервьюировал поп-идола в компании с архиепископом Кентерберийским о социальных программах «Юф» («Yoof») и «Жизнь или наркотики»?