Я затаила дыхание, пока набирала на клавиатуре историю Брианы и публиковала ее на веб-сайте. План состоял в том, что в конце месяца я возьму все скопившиеся письма и отошлю их ей.

Я взяла желтую полоску и отнесла директору почтового отделения.

– Вот это было оставлено в моем почтовом ящике, – сказала я.

– А, ящик двадцать-шестьдесят один! – воскликнул он. – У нас для вас немало почты. – Он вышел из-за своего стола и вернулся с ключом. – У вас слишком много корреспонденции, дорогая, – мы перевели вас в хранилище побольше.

Я вышла в тот день из почтового отделения с целой коробкой писем и множеством выводов о людях. В основном о том, что они замечательные и, если дать им какое-то занятие, какую-то миссию, они не просто себя проявят. Они сделают такое, что у тебя от изумления балетки с ног слетят.

Эти чувства только росли, пока я просматривала письма. Они пришли из самых разных мест: Миссури, Делавэр, Канада, Лондон… Все эти незнакомые люди позаботились о Бриане – не потому что они когда-нибудь встретятся и будут вместе смеяться над чашкой кофе, но потому что они нашли друг друга. Наконец-то они нашли друг друга – благодаря письмам.

В конце месяца я с гордостью привезла сверток с любовными письмами для Брианы в почтовое отделение и отправила его ей.

Через неделю пришло электронное письмо от ее лучшей подруги. Они с Брианой, каждая в своем городке, плакали, празднуя получение этой посылки. Подруга Брианы писала: «Дело не в том, что эти письма исцеляют. Но они показывают, что ты не одна и борешься с трудностями не зря. Это так здорово, что я не могу не хотеть быть частью этого».

– Мне нужно, чтобы ты забронировала номер в отеле по моей кредитной карте.

Это был Ронни. Голос у него был взволнованный. Стоял конец сентября. До свадьбы, на которую мы собирались, оставалась неделя, и нам нужно было остановиться в отеле.

– Все нормально? – спросила я.

Я слышала, как он ходит по комнате.

– Скоро с тобой свяжусь. Я беру отпуск в юридической школе, по личным обстоятельствам. Еду, чтобы быть с Нейтом.

– Ронни?..

– Мне нужно туда поехать. Я тебе позвоню попозже и буду держать в курсе. А пока запиши данные моей кредитки.

Позвонив подруге, которая училась на первом курсе той же юридической школы, я спросила, часто ли студенты берут академический отпуск. Она сказала, нет, нечасто. Должна быть какая-то действительно серьезная причина.

Я стала ждать. Я уже знала, что́ услышу, когда Ронни позвонит, но не позволяла себе думать об этом. Для меня Нейт выздоравливал. Он непременно выздоровеет. Рак отступит. Нейт победит. Именно так я мысленно заканчивала эту историю десятки раз. Он победит, думала я. Я знаю, что он победит.

Я не сдавалась даже тогда, когда мне вечером перезвонил Ронни. Я держалась за эту надежду, когда Нейта перевезли в хоспис. Я продолжала держаться за нее, после того как Ронни прислал мне сообщение, и я стояла с телефоном в руке и удивлялась, что некоторые сообщения не разбивают экран вдребезги.

«Ханна, мне нужно, чтобы ты написала лучшее любовное письмо в своей жизни. Для Нейта. Я пришлю тебе адрес».

* * *

– Тебе пора уже написать его, – сказала мне мама, когда я показала ей это сообщение. Она повторила мне это трижды. Необходимость написать письмо давила на меня все сильнее с каждым проходящим днем. Я отталкивала ее три дня подряд. Выдумывая всевозможные отговорки, почему я не могу сейчас сесть и написать это письмо.

– Я пока не могу этого сделать. Я не знаю, что сказать, – ответила я. – Как только найду нужные слова, я напишу.

На самом деле я не раз пыталась сесть и написать эти слова, но они не шли. Я ждала. Изучала свой телефон. Посылала SMS случайным людям – тем, с кем переписываешься только от скуки, когда хочешь развлечься. Писала другие письма. Звонила кому-то. Проверяла электронную почту. Искала в Интернете бесполезные сведения, например «что такое рог изобилия» или «были ли Бен Франклин и Джордж Вашингтон друзьями». Набрасывала заметки. Узнавала прогноз погоды. Избегала молитв и разговоров, требующих визуального контакта. Избегала людей, способных читать у меня в душе после вопроса «Как у тебя дела?». Я бы моментально растрескалась, как бордюрный камень. Я составляла планы. Назначала встречи. Пыталась отогнать реальность.

Я продолжала выдумывать отговорки. У меня нет подходящей почтовой бумаги. Вот если бы она была, тогда я могла бы написать. Это стало главной отговоркой. Мне нужна идеальная бумага. Этот парень слишком идеален, чтобы хоть что-то, предназначенное для него, было неидеальным. Так что я пыталась найти идеальную бумагу. И все же – ничто в этой ситуации не было идеальным. Ни то, как это случилось. Ни сам диагноз. Ни тридцать месяцев боли. Ни моя вера, что он обязан был выздороветь.

– Тебе не следует никуда ходить, пока ты не напишешь, Ханна, – мама проговорила это, глядя, как я собираю дорожную сумку, придя с работы. Я хотела повидаться с друзьями по колледжу. На выходных у нас была назначена встреча однокурсников.

– Я напишу, напишу. Перестань стараться контролировать ситуацию. – Я повернулась к двери, злясь на то, что она снова об этом заговорила.

– Я вовсе не контролирую ситуацию, – возразила она. – Я просто считаю, что ты уже должна была написать это письмо.

Не помню, что я ей сказала. Вероятно, какую-то резкость вроде «мне двадцать три года, я знаю, как мне жить, и это моя жизнь». Оглядываясь назад, я вижу маму, которая помешивает на плите черную фасоль, и думаю, что она, наверное, хочет преподать мне урок совести. Может быть, она пыталась спасти свою дочь от необходимости познать на собственном опыте, что угрызения совести – как пятна на душе. Для того, чтобы они появились, нужно мало, но для того, чтобы от них избавиться, порой требуется целая вечность.

Я до сих пор гадаю, не вспоминала ли она в то время о собственных утратах, не сожалела ли о каких-то своих поступках. Не смотрела ли на свою дочь, с такими же кудрявыми волосами и длинными ногами, как у нее, жалея, что мы давно ушли с тех перекрестков, на которых я хотела взять с собой все ее жизненные уроки до единого.

* * *

Бо́льшую часть уик-энда, в который проходила встреча однокурсников, лил дождь. На следующее утро наша компания разлеглась на полу в квартире одной подруги, глядя, как капли лупят в окно, и пытаясь собраться с силами, чтобы выйти из дома и позавтракать.

– Слушай, – сказала мне подруга, выходя из спальни. – У меня есть целая коробка почтовой бумаги. Мне она не нужна. Хочешь взять? – Она поставила передо мной деревянный ящичек.

– Ага, – ответила я, запуская пальцы в волосы, чтобы расплести колтуны после сна. – Давай я посмотрю.

– Бери что хочешь – я серьезно.

Я заправила за ухо прядь волос и начала перебирать тесно сложенные стопки бумаги. С украшающими верх страницы цветочками. Со странными, тисненными золотом фруктовыми корзинками на лицевой стороне. Я уже собиралась отставить ящик в сторону, но наткнулась на фирменный печатный бланк из манильской оберточной бумаги, по которому бежала цитата черными чернилами: «Кто-то сегодня сидит в тени, потому что много лет назад кто-то посадил дерево».