Нурт чуть приоткрыл глаза. Девушка сидела, задумавшись, без всякого интереса глядя на текущую реку и перемешивая в деревянной плошке что-то зеленоватое. Она показалась абарцу даже привлекательной в своей безмолвной задумчивости, и у него стало гнусно на душе из-за недавнего желания убить ее. «Точно, лучше бежать вместе с ней! — Он снова прикрыл глаза. — Пусть думают, что я совсем без сил. Нынче же убегу, вот только перед этим надо будет прикончить охотника. Этот найдет, этот чует след…»

Идея побега показалась Нурту замечательной, и он начал обдумывать детали, когда новая мысль ударила его, точно бревно, подвешенное под аркой крепостных ворот защитниками цитадели: «Куда бежать? Зачем? Для соплеменников я уже ничто, меньше, чем просто человек, — корм для священного меча. Желаю я того или нет, но теперь у меня нет даже имени. Я ничто, воин, утративший себя, отступник, чужой в своем роду, чужой среди людей!» От этого вновь хотелось плакать, а оттого, что слезы подступали к глазам, и вовсе хотелось умереть.

— Ну шо, дама, прекрасная во всех направлениях, приготовила мазь? — Нурт узнал голос: это был тот самый тощий верзила-нурсиец. Брунгильда, должно быть, молча кивнула, поскольку тот удовлетворенно заметил: — Да, вполне сойдет. Ладно, иди поешь, и этому отморозку чего-нибудь захвати. — Нурсиец сел возле пленника и, размотав тряпицу, которой была забинтована одна из ран, принялся смазывать ее зеленоватым снадобьем. — Так, пациент, ноги, как я вижу, на месте, значит, скоро пойдешь ими на поправку.

Абарец распахнул глаза. Нурсиец говорил странно, но суть его слов была понятна. И главное, он тоже был воин, хоть и человек, с ним можно было говорить без обиняков.

— Зачем я тебе? — быстро проговорил абарец.

— Шо тебе сказать, приятель? — Лис продолжал втирать мазь в воспаленную кожу. — Есть у меня авторитетное мнение, шо задумали вы недоброе. И мне это во как не нравится! — Рейнар чиркнул себя ладонью по горлу. — Но, шо того страньше, имеется у меня сильное подозрение, шо вас самих где-то нажухали, и вы тупо ломитесь, как те борзые бараны с подпаленной шкурой.

Раненый вскинулся.

— Как ты смеешь, мерзкое отродье?! Мы драконий народ!

— Слезай, приехали, — пропуская мимо ушей бессильное оскорбление, хмыкнул Лис. — А я тогда кто, Чингачгук Большой Змей?

Губы абарца сложились в надменно-брезгливую насмешку.

— Ты всего лишь человек.

— О как! — Лис скривился. — А ты у нас с понтом, белокурая бестия? Только с какого-то перепугу со всех сторон чернявая. Мартышкин внук, погляди на себя — какой из тебя дракон? Ты на огороде ворон не шибко испугаешь!

Руки Нурта сами собой метнулись к горлу собеседника. Но тот будто предчувствовал атаку — отреагировал стремительно, блокировав предплечьями руки абарца, словно обвил их, беря на излом в локтях.

— Только дергаться не надо! Я таким драконам знаешь сколько хвостов обломал? Беседуем с тобой за жисть, вот и радуйся, не меняй тему.

— Твое счастье, — процедил Нурт, — что теперь я не могу явить в полной мере свою драконью сущность.

— Теперь не можешь? — Лис отпустил захват. — А раньше, стало быть, мог? — Он вытащил из поясной сумы трофейный медальон. — С вот этой штуковиной?

Глаза абарца злобно блеснули, он плотно сжал губы.

— Понятно. Можешь не отвечать.

— Жень, а ну-ка, шо там говорит твоя уважаемая наука на тему навязчивых идей? У нашего подследственного имеется странный пунктик. Он считает, шо, по сути, он вовсе не человек, а дракон в человеческом образе. Ну вроде как папаша Дагоберта, когда имел желание перекинуться с кем-нибудъ словцом или произвести на свет потомство. Причем, шо самое зачудительное в этом бреду, похоже, на столь оригинальную мысль его наталкивает небезызвестный тебе медальон, который неведомым образом даже последнюю гарпию сделал как раз человеком. И вот с этим расстройством, буквально хроническим отклонением от очевидности, он множит на ноль хомо сапиенсов с хомо эректусами, не делая отличия первых от вторых.

— То есть, он мнит свой народ по-настоящему драконьим? Это не тотем?

— И даже не там-там, говоря поэтическим языком. У народа не раздвоение личностей, а их поглощение неведомой, возможно, и не существующей зубастой тварью. Прикинь-ка, что можно с этим сделать, потому как логическими доводами мы скорее заставим расцвести выкорчеванный пень, чем этого самопровозглашенного звероящера в чем-то убедим.

Женя молчала несколько минут.

— Я вот что подумала, Сергей. Нельзя ли применить методику доктора Роджерса?

— Евгения Тимуровна, я шо-то недопонял. Мне известен один доктор, веселый такой, на халате череп и кости. Методика была, правда, навязчивая: навязал узел за ухом — и на рею ногами дрыгать. Не сказать, чтобы малоэффективная, но разговорчивость пациентов при этом резко падала. Чаще всего за борт.

— Нет-нет, я не об этом. Американский врач Джеймс Роджерс в шестидесятые годы прошлого века проводил в своей клинике так называемый Массачусетский эксперимент. По его методике излечивалась паранойя. Он как бы усиливал ее, так что новый виток исправлял предыдущий. Среди его пациентов были и такие, как этот, с когнитивно-энфазийным расстройством.

— Женя, шо я тебе такого сделал? Вот куда ты меня щас послала?

— Оно так называется, — возмутилась дипломированный психолог. — Я тут ни при чем.

— Ты при работающих мозгах, и это несказанно радует. Так шо, давай, шоб понятно было.

— Хорошо, — вздохнула Женя. — Вот, например, один из пациентов представлял, что он жираф. И сколько ему ни доказывали, что это не так, ничего не помогало. Фотографии демонстрировали, сравнивали — все без толку.

— Ну-ну, — заторопил заинтересованный Лис.

— Так вот, больной отказался разговаривать, питался только листьями.

— Нормальный молчаливый вегетарианец. Дальше-то что?

— Тогда доктор Роджерс уговорил знакомого биолога написать псевдонаучную статью, в которой освещалось совсем недавнее открытие ученых — якобы в природе существуют жирафы, почти неотличимые от людей: ну, там, печенка чуть больше, селезенка, наоборот, чуть меньше. Все остальное — одно в одно — внешний вид, поведение, даже образ мыслей. Ученые, чтобы не создавать панику, эту информацию не разглашают, но в целом быть жирафом для человека вполне естественно. Надо сказать, что его пациент, осознав свою нормальность, вполне социализировался и к моменту судебного процесса уже работал аудитором в крупной фирме.

— Какого процесса?

— Дело в том, что суд штата Колорадо счел доктора Роджерса шарлатаном, а его опыты — бесчеловечными и приговорил беднягу к электрическому стулу.

— Ядрен-батон, ну чем не образчик человечности? Явно люди, считавшие себя электрическими скатами, оскорбились, что о них ученые ничего такого не накропали.