— Доктор Роджерс принял яд, не дожидаясь исполнения приговора, а в написанном перед смертью послании, в частности, сказал: «Неважно, какими призраками вы населяете ваш мир. Пока вы в них верите — они существуют. Пока вы с ними не сражаетесь — они не опасны».

— Евгения свет Тимуровна, ты знаешь, это мысль! От лица командования официально заявляю: он — гений, а ты — прелесть.

— Драконы, говоришь? — Лис проникновенно обратился к хмурому Нурту. — Конечно, как же иначе? Стало быть, ты ничего не знаешь? Мы, почитай, все тут драконы. — Абарец презрительно фыркнул. — Не веришь, значит? Ладно, давай по-другому. Эй, Фрейднур, скажи-ка, кто у нас благородная дама Ойген?

— Самая прекрасная из всех живущих под солнцем благородных дам!

— Ну, это к гадалке не ходить, имеющий глаза, да увидит. А по сути-то она кто?

Фрейднур замялся и пролепетал, оглядываясь на Женю:

— Повелительница незримых драконов.

— О! — Сергей поднял указательный палец. — Слышал? И для того, чтобы драконья натура проявилась, нам всяких камушков вовсе не надо. Из нас самих прет так, шо дальше некуда. А эти никчемные штуки раздают драконы-отступники, шоб из людей драконьей породы всю силушку выпить.

— Не может быть, — испуганно прошептал Нурт. — Ты лжешь!

— Куда ж не может, дружаня, когда так оно и есть. Сам посуди, вы силу откуда получаете? Думаешь, это дракон вам от щедрот сбрасывает? Сейчас, разбежался! Драконы-отступники, шоб ты знал, никогда никому ничего просто так не дают.

— А как же храм? — скороговоркой возразил Нурт.

— О, бойцу на заметку: храм у них — действительно основной источник энергии, так сказать, тяговая подстанция.

— Братушка, ты наивный, шо олененок Бэмби. Храм — это хрень, которая запитывает ваши камешки, шоб вы не впали в спячку, шо мухи во льду. А народ абаров, обманутый коварным отступником, по сути, — тысячи щупалец. Дракон через них тянет жизненные соки для себя. Вот забрали у тебя бирюльку — ты и скис, шо молоко на солнцепеке. Тебя банально обманули. — Лис махнул рукой. — Мне жаль тебя, и весь народ твой жаль.

— Тогда венец… — завороженно прошептал абарец.

— Это который для Пипина? — пренебрежительно бросил Сергей.

— Нет, — воин махнул головой. — Императорский, для кесаря Дагоберта.

— Бастиан, внимание, ты сейчас где?

— В резиденции кардинала Бассотури. Здесь все готовятся к отъезду.

— Вот и славно, не мешай занятым людям. Давай-ка рысью к властителю земли франкской. Похоже, тут намечается тема.

Войска с каждым часом прибывали. Пипин глядел на отряды, собранные в его владениях, и с деланой радостью приветствовал подъезжающих к нему баронов. А в голове неотвязчиво, словно голодный шершень, крутилось жесткое, не дающее спокойно дышать: «Как?».

Майордом представлял себе кесаря то срывающимся в бездну с горной кручи, то погибающим от «ничейной» стрелы средь лесной чащи. Больше всего ему нравилось представлять Дагоберта раздираемым охотничьими псами, но тут, как он знал, дело не могло выгореть. Только если бы свора застигла юного кесаря спящим. Иначе тот попросту заставит их скулить и пятиться, поджав хвосты.

Он ловил себя на том, что предстоящая схватка с абарцами его занимает куда меньше, чем смерть ненавистного повелителя. Слова папского легата не шли у него из головы. «Но как? Как истребить это драконье отродье?»

— Мой господин, — слуга майордома приблизился к Пипину и почтительно склонил голову. — С вами желает повидаться некий человек. Он говорит, что это очень важно.

— Важно для кого? — не поворачивая лица, бросил нейстриец.

— Для вас, мой господин.

Пипин смерил говорившего долгим взглядом, словно впервые увидел, и кивнул ему:

— Хорошо, зови.

— Он просит о встрече с глазу на глаз. Говорит, тому есть причина.

— Что ж. — Пипин, поправив складки плаща, положил руки на висевший у пояса кинжал, незаметный под тяжелой материей. — Где он?

— Ждет в доме.

Слугу мастера Элигия Пипин узнал сразу же, с порога. Тот стоял в затемненной части комнаты, стараясь не привлекать внимания, почти незаметный в сумерках. Но стоило майордому войти, он сделал шаг навстречу, точно тьма выступила вперед.

— Кажется, тебя зовут Мустафа? — не заботясь о приветствии, начал Пипин Геристальский.

— Так и есть, — мавр поклонился.

— Что же ты хотел сказать мне?

— Это о моем хозяине, — смуглый силач замолчал, выдерживая паузу. — И о вас.

— Об Элигии и обо мне? — удивленно вскинув брови, переспросил вельможа. — Это мне не интересно. Я, как и многие другие, заказывал у твоего хозяина всякие украшения. Но что он для меня? Мастеровой, не более того, пусть и умелый. Мне до него дела нет вовсе.

— Зато ему до вас есть. Мой господин очень не рад тому, что кесарь Дагоберт, вступив на трон, оставил вас при власти.

— Этому-то что за дело? — Пипин скривился.

— Очень просто: он желает занять ваше место.

Майордом хохотал так громко, что ждавший за дверью с пятеркой комисов слуга как бы случайно заглянул посмотреть, что происходит.

— И с этим ты пришел ко мне?! Глупец! Ступай, иди домой! Когда ад замерзнет, твой хозяин станет майордомом.

— Может, и так, — негромко отозвался Мустафа. — Но я говорю лишь то, что знаю. И прошу вас выслушать меня, прежде чем прогонять.

— Почему я должен тебя слушать?

— Может быть, потому, что мастер Элигий уже заручился поддержкой нурсийцев и не сегодня-завтра станет казначеем у кесаря.

— Что?! — в голосе Пипина послышалась угроза. — Что ты сказал?

— Мастер Элигий станет казначеем при юном кесаре, — смиренно повторил Мустафа.

Его собеседник нахмурился.

— Но ведь распоряжаться казной по закону, данному издревле, должен майордом.

Мавр пожал плечами:

— Я говорю, что знаю, ваши законы для меня темнее южной ночи. Так сказал долговязый тощий нурсиец: кесарь объявит, что у майордома и без того немало дел во франкских землях и что казначей будет ему надежным помощником.

— Помощником, — зло хмыкнул Пипин. — Что ж, за эту новость я и впрямь награжу тебя.

— Я еще не начинал говорить о том, с чем пришел, — невозмутимо ответил доверенный слуга мастера Элигия.

Майордом удивленно смерил взглядом невозмутимого мавра. При словах о вознаграждении лицо того осталось совершенно безмятежным, словно речь шла не о золоте, а о прошлогодней листве посреди леса.

— Хорошо, говори.

— Я имел несчастье прогневить мастера Элигия — на днях мы упустили абарца в доме кардинала Бассотури. Как говорит мой господин — выставили его на посмешище. Он велел дать мне палок и выгнать прочь из дома, невзирая на то, что все эти годы я верно служил и не раз был защитой ему и его золоту. Я просил о милости, и тогда он предложил мне участвовать в коварном заговоре.