А когда приступ смеха прошёл, вновь подумала о кедровойшкатулке доброго мамика (шкатулка была у Лизи уже лет тридцать пять, о онаникогда не думала о ней как о своей).

Она помнила, что шкатулка вкупе с лежащими внутри маленькимипамятными вещицами помогала успокоить истерику, поднимающуюся из глубин. И унеё оставалось всё меньше сомнений в том, что шкатулку она положила на чердак.Логичное, между прочим, решение. Оставшееся от сделанного Скоттом хранилось вамбаре и в рабочих апартаментах. Оставшееся от той части её жизни, котораяпришлась на годы его работы, хранилось здесь, в доме, который она выбрала и вкоторый они оба переехали, чтобы любить друг друга.

На чердаке лежали четыре дорогих турецких ковра, которые онакогда-то обожала, но в какой-то момент, по причинам, до сих пор ей непонятным,они стали её пугать…

По меньшей мере три комплекта чемоданов, которым доставалосьвсё, что два десятка авиакомпаний (многие маленькие, выполнявшие только местныерейсы) могли обрушить на них. Этим бывалым воинам, заслужившим медали и парады,пришлось удовлетвориться почётной чердачной отставкой (чёрт, парни, это лучшегородской свалки)…

Мебель гостиной в стиле «датский модерн», которая, по словамСкотта, выглядела претенциозной, и как же она злилась на него, вероятно,главным образом потому, что соглашалась с его правотой…

Бюро с убирающейся крышкой, «удачная покупка», каквыяснилось, с одной укороченной ножкой, под которую приходилось что-топодкладывать, только подкладка всегда вылезала из-под ножки, пока однаждыкрышка не съехала ей на пальцы, и на том всё и закончилось: бюро определилиновое место жительства — долбаный чердак…

Пепельницы на стойках, от их курильных времён…

Старая пишущая машинка Скотта «Ай-би-эм селектрик», накоторой он печатал письма, пока не возникли проблемы с чёрной и корректирующейлентами.

Те вещи, эти, всякие и разные. Из другого мира, если на топошло, но всё они здесь, никуда не делись. И где-то, возможно, за стопкойжурналов или на кресле-качалке с треснувшей спинкой, стояла кедровая шкатулка.Она думала о ней как думают о холодной воде в жаркий день, когда хочется пить.Лизи не знала, с чего у неё такая ассоциация, но так уж сложилось.

К тому времени, когда помощник шерифа Боукмен поднялся изподвала с «полароидами», ей уже не терпелось выпроводить его за дверь. Но он неторопился уходить («Прилип, как зубная боль», — выразился бы папаня Дебушер),сначала сказал ей, что кошку, по-видимому, зарезали каким-то инструментом(возможно, отвёрткой), потом заверил её, что припаркуется неподалёку. На ихпатрульных машинах (он называл их просто «машинами») не было надписи «СЛУЖИТЬ ИЗАЩИЩАТЬ», но ему хотелось, чтобы она чувствовала себя в полной безопасности.Лизи постаралась убедить его, что именно в такой безопасности себя и чувствует,а потому собирается лечь спать: день выдался долгим, у одной из близкихродственниц возникли серьёзные проблемы со здоровьем, плюс вся эта история спреследованием, в общем, она совершенно вымоталась. Помощник шерифа Боукменнаконец-то понял намёк и ушёл, напоследок ещё раз сказав, что она в полнойбезопасности и ей нет никакой необходимости «спать вполглаза». Потом спустилсясо ступенек переднего крыльца так же уверенно, как спускался в подвал, ещё разпросматривая фотографии дохлой кошки, пока мог видеть их в свете фонаря надкрыльцом. Через минуту-другую она услышала, как взревел двигатель. Свет фарпрошёлся по лужайке, дому и исчез. Она подумала о помощнике шерифа Боукмене,сидящем за рулём патрульной машины, припаркованной на обочине шоссе.Улыбнулась. Потом поднялась на чердак, не догадываясь о том, что двумя часамипозже будет лежать на кровати, полностью одетая, без сил и с текущими по щекамслезами.

Утомлённый мозг — самая лёгкая добыча одержимости, и послеполучаса безрезультатных поисков на чердаке, в жарком и застывшем воздухе, приплохом освещении, с тенями, которые со всей решимостью кутали каждый закуток,который она хотела осмотреть, Лизи сдалась одержимости, даже не подозревая обэтом. Она не очень-то понимала, зачем ей вообще понадобилась эта шкатулка,только чувствовала — что-то из хранящегося внутри, какой-то сувенир первых летсемейной жизни, был следующей станцией була. Однако через какое-то время самашкатулка стала её целью, кедровая шкатулка доброго мамика. Хрен с ними, сбулами, но если она не найдёт шкатулку (длина — фут, ширина — девять дюймов,высота — шесть), то не сможет уснуть. Будет лежать, мучаясь мыслями о дохлыхкошках, умерших мужьях, пустых кроватях, инкунках, сёстрах, которые режут себя,отцах, которые… (хватит Лизи хватит) Будет лежать без сна, ни слова больше.Часа поисков всё же хватило, чтобы убедить Лизи: кедровой шкатулки на чердакенет. К тому времени она уже пришла к выводу, что шкатулка скорее всего вспальне для гостей. Вроде бы логичное предположение о её миграции с чердака вэту самую спальню… да только ещё сорок минут поисков (включая обследованиеверхней полки стенного шкафа с неустойчивой стремянки) показали Лизи, что испальня для гостей — ещё один тупик. Следовательно, шкатулка находилась вподвале. Долж??а находиться в подвале. Весьма вероятно, что нашла покой подлестницей, где стояли картонные коробки с занавесками, тряпками, компонентамистарых стереосистем и лежал различный спортивный инвентарь: коньки, набор длякрикета, рваная сетка для бадминтона. Торопливо спускаясь по лестнице в подвал(она и думать забыла о дохлой кошке, которая лежала в морозильнике, соседствуяс лосятиной), Лизи практически убедила себя, что видела шкатулку там, внизу. Ктому моменту она уже очень устала, но лишь смутно отдавала себе в этом отчёт.

Ей потребовалось двадцать минут, чтобы вытащить все коробкииз их долгосрочного хранилища некоторые отсырели, раскрылись. Когда Лизи закончилаперебирать содержимое коробок, руки и ноги дрожали от усталости, одеждаприлипла к телу, а в затылке начала пульсировать боль. Лизи убрала на прежнееместо все целые коробки, развалившиеся оставила посреди подвала. Должно быть,шкатулка доброго мамика всё-таки лежала на чердаке. Конечно, и лежала тамвсегда, И пока она попусту тратила время, перебирая заржавевшие коньки изабытые паззлы, кедровая шкатулка терпеливо ждала наверху. Теперь-то Лизи могланазвать дюжину мест, куда не удосужилась заглянуть, скажем, в короба подкарнизами. Очень, между прочим, подходящее место. Наверное, поставила тудашкатулку и забыла об этом…

Мысль эта резко оборвалась, едва она осознала, что за спинойкто-то стоит. Она видела его краем глаза. Назови его Джимом Дули или ЗакомМаккулом — в любом случае в следующее мгновение он положит руку на её потноеплечо и скажет ей: «Миссас». Вот тогда ей действительно будет о чёмтревожиться.

Ощущение присутствия постороннего было настолько реальным,что Лизи буквально услышала, как шаркнули об пол подошвы туфель Дули. Она резкоразвернулась, руки пошли вверх, прикрывая лицо, и ей потребовалось лишьмгновение, чтобы увидеть пылесос «гувер», который она сама же вытащила из-подлестницы. Потом Лизи споткнулась о развалившуюся коробку с бадминтонной сеткой.Замахала руками, пытаясь сохранить равновесие, и ей это почти что удалось, новсё-таки она не удержалась на ногах, успела подумать: «Твою мать!» — ишлёпнулась. Макушка её на какой-то дюйм разминуласъ с опорной балкой, накоторой держались ступени, и хорошо, что разминулась, иначе на голове у неёвыросла бы шишка, а может, от удара она даже потеряла бы сознание. И, потерявсознание, крепко приложилась бы к бетонному полу. А так Лизи удалось смягчитьконтакт с полом руками. Одно колено приземлилось удачно, на коробку спрогнившей бадминтонной сеткой, второму повезло меньше, его ждала жёсткаяпосадка на бетон. К счастью, Лизи была в джинсах.