— Это я, Алексей Дмитриевич. А это «вальтер»? Можно посмотреть? Откуда он у вас? У меня был такой же много лет назад, но я его потерял. А-а, тысяча девятьсот семнадцатый год, седьмая модель. Их перестали выпускать в конце войны. Это же немцы. Оружие офицера. Военный трофей?

— Достался от поляка.

Спросонья голос Королева прозвучал хрипло и грубо, как приговор бывшему владельцу пистолета. Бабель моргнул и положил оружие, а потом посмотрел на свои руки, словно проверяя, не осталась ли на них крови убитого.

— Хорошо поспали? — спросил Бабель и повернулся к двери, в которую как раз заглянула Валентина Николаевна.

Королев положил пистолет под подушку, зевнул и провел рукой по волосам. Через дверь была видна залитая светом комната.

— А который сейчас час?

— Почти десять.

Королев посмотрел на часы, поднес их к уху, чтобы убедиться, что они идут, и щекой почувствовал приятный холодок стекла.

— Обычно я не сплю так долго, — сказал он.

— Обычно вы не бьете головой других. Во всяком случае, я так думаю.

— Ох! — воскликнула Валентина Николаевна, и в этом возгласе слились и разочарование, и порицание.

— Это была самозащита, — сказал Королев.

— Вы хотите сказать, что тот человек начал первым? Ну да, конечно, — сказала она, недоверчиво качая головой. — Я не впервые с таким сталкиваюсь.

Королеву захотелось залезть под одеяло с головой и сделать вид, что соседей в комнате нет.

— У нас что, гражданин уже не имеет права на уединение? Я, конечно, как и все, за коллективизм, но неужели обязательно проводить собрание в моей комнате?

Валентина Николаевна с пониманием улыбнулась, сделала движение, которым военные обычно сопровождают слово «Есть!», и закрыла за собой дверь. Королев посмотрел на Бабеля.

— А вы? Можете оставить меня хотя бы на пять минут?!

— Конечно, — сказал Бабель, придвигая к кровати стул и усаживаясь на него.

— И? — вопросительно посмотрел на него Королев.

— Что «и»? Вы хотите услышать, что у меня для вас есть, или нет?

Королев задумался и показал на окно.

— По крайней мере, дайте мне хотя бы минуту, чтобы переодеться.

— Вы что, стесняетесь? Знаете, я ведь тоже был в армии. И поверьте, в кавалерийском полку, где я служил, не было места для излишней скромности.

— Пожалуйста, посмотрите на улицу, Исаак Эммануилович. Прошу вас.

Бабель буркнул что-то себе под нос, поднялся и с явно недовольным видом направился к окну.

Королев спустил ноги на голый дощатый пол. От этого у него немного помутилось в голове, и он учащенно задышал. Он взглянул на Бабеля, который с интересом наблюдал за ним.

— У вас лицо вдруг побелело. Интересно, я никогда такого не видел. Прямо на глазах. Вы были совсем другим буквально пару минут назад.

Королев махнул рукой.

— Я в порядке, — сказал он неуверенно. — Просто смотрите в окно, если вам не трудно.

Если показать свою слабость, закончится тем, что этот чертов писака примется описывать его обвислый зад в одном из рассказов, которые печатает в журнале «Новый мир». Все-таки у любого гражданина должно быть право на личные моменты, как бы остро ни стоял вопрос с жильем.

Капитан дотянулся до стула, оперся на него и встал. И сразу почувствовал прилив крови к ногам. Он немного постоял, собираясь с силами, и сделал пару шагов к шкафу.

— О-о, да вы совсем плохо выглядите! Может, вам все-таки нужна помощь?

Все усилия Королева были направлены на то, чтобы побороть приступ тошноты и удержать содержимое желудка. Говорить он не мог. Он был даже не в силах повернуть голову, чтобы бросить на назойливого очкарика негодующий взгляд, поэтому просто отмахнулся, надеясь, что этого жеста будет достаточно и Бабель больше не станет донимать его расспросами. Он сделал последний шаг, уперся в дверцу шкафа руками и прижался щекой к приятному холоду полированного дерева. Запах лака немного взбодрил его, и Королев почувствовал, как возвращаются силы. Он стянул с себя свитер, расстегнул пуговицы на брюках, и одежда кучей упала к его ногам.

Он достал свою последнюю чистую рубашку, с трудом просунул руки в рукава и застегнул несколько пуговиц. Потом он достал другие брюки, облокотился о стену, с трудом надел их и натянул подтяжки на плечи.

— Вот так-то лучше.

— Я, кажется, просил вас смотреть в окно.

— Я писатель, и как любому мастеру пера мне интересно наблюдать за такими моментами. Как вы шли, как надевали рубашку, какой у вас был цвет лица. Я мысленно записываю все это у себя в голове.

Королев попытался выразить все свое негодование одним взглядом, но это оказалось выше его сил.

Он тяжело уселся на стул.

— Так что вам удалось узнать?

— Боюсь, немного. Человек, с которым я говорил, знал Миронова, но смог сказать мне только одно: Миронов работал в седьмом отделе. А в наши дни интересоваться работой седьмого отдела небезопасно.

— Седьмой отдел?

— Раньше он назывался иностранным отделом.

— Понятно, — ответил Королев.

Об иностранном отделе если и говорили, то только шепотом. Он знал, что этот отдел отвечал за разведывательные операции Советского Союза за рубежом. Эти ребята отличались беспощадностью и сверхсекретностью. В этом они переплюнули даже НКВД. Да-а, интересно…

Иностранный отдел теряет человека тогда же, когда обнаруживается труп американки, и в это же самое время половина Москвы занимается поисками иконы, которая, вполне возможно, уже направляется к границе Штатов.

— Сейчас ведь идет чистка, — сказал Бабель. — Конечно, это не новость, но все чекисты сильно нервничают.

— На днях на Петровке убрали статую Ягоды. Просто превратили ее в пыль.

— Говорят, его со дня на день арестуют. А пока он сидит у себя в кабинете и ни один его телефон не звонит. Он бродит как привидение по коридорам комиссариата, и все делают вид, что не замечают его. А всего несколько недель назад он считался самым страшным человеком в России. Если он упадет, то потащит за собой других. Поэтому чекисты засуетились и делают все, чтобы не попасть в молотилку вместе с ним. Это снова наталкивает меня на мысль о Грегорине.

— Что вы о нем узнали?

— Он не в ладах с грузинами, несмотря на то что сам грузин, пусть даже наполовину. Его отец был русским. Но грузины его не любят. У меня есть подозрение, что еще в Тбилиси он наступил кое-кому на мозоль. Кроме того, он протеже Ягоды, а у того самого земля горит под ногами. Хотя Ежов вроде благоволит к нему, и ему может повезти, даже если грузины возьмут верх. А скорее всего, так и будет. Знаете, они близки к Сталину — поют одни и те же песни. Похоже, в конце концов они победят.