Каскос пребывал в отличном настроении, в то время как егопатрон лопался от злости. Причиной этого могло быть лишь одно: они видели, какАлекс целовался с Дашей. Де Лириа сразу же начал давиться ревностью, ну аКаскос несказанно обрадовался, убедившись, что предполагаемый опасный соперникоказался совсем даже не соперником, а самым обыкновенным бабником. Бабников виспанском посольстве не любили… Значит, герцог продолжал оставаться в полном инераздельном обладании своего секретаря! Ну разве это не отличная новость?Разве не заслуживает она сияния улыбок? А если милый друг Иаков хмурится – нучто ж, вольно же ему было столь бездумно отдать свое сердце этому смазливомупарню! Теперь он поймет свою ошибку, теперь оценит верность и нежнуюпреданность своего секретаря и постоянного друга!

Алекс, мгновенно, буквально с одного взгляда постигнувшийвсе тонкости этих размышлений, почувствовал такое отвращение и к своемупатрону, и к его любовнику, что счел за лучшее покинуть их поскорее. Он вышелиз Слободского дворца через боковую калитку и отправился к дому де Лириапешком, хоть это было изрядно далеко. Объясняться с кучером, который был наредкость привередлив и слушался только самого посла, Алекс не имел ни малейшегожелания.

Калитку показал ему какой-то услужливый московит. У него былзабавный, рассыпчатый, чисто московский говорок с протяжными «а», доневозможности смешивший и в то же время раздражавший Алекса. Так говорили здесьвсе – от простолюдинов до господ, но этот человек выговаривал звуки особеннопротивно, крикливо, неряшливо, хотя по виду был не крестьянин, не мужиккакой-нибудь, даже не белоземец[26], а выглядел как слугаиз богатого дома, дожидавшийся вместе с другими лакеями разъезда своих господ.

Поглядев со стороны на огромное количество карет,собравшихся перед дворцом, представив, как они будут путаться упряжью,цепляться колесами и дверцами, сколько шума и гама учинят тщеславные вельможи,борясь за право уехать с бала первыми и совершенно по старинке считаясь чинами,как будут орать и браниться кучера, выслуживаясь перед господами, Алекс сновапорадовался, что ушел пешком. К тому же ему хотелось надышаться свежим воздухомпосле духоты тесноватых покоев, поглядеть на звездное чистое небо и хорошенькоподумать.

А сентябрьская ночь и впрямь выдалась необычайно звездной.Чудилось, небо приблизилось к земле, звезды сидели там, словно самоцветныептицы на ветвях незримого дерева. Только руку протяни – и любая доверчивослетит тебе на ладонь, заглянет в глаза, пропоет студеным серебряным голоскомсвою песнь… Такие ночи, вспомнил Алекс, бывают в Испании в горах Сьерра-Морена,когда на смену невыносимо жаркому дню вдруг приходит холод и зуб на зуб непопадает. Даже не верится, что днем воздух над плато дрожит, раскаленный,словно плавится, перетекает, причудливо меняя очертания скал и ущелий. Иногда вчрезмерно перегревшейся голове рождаются такие бредовые картины, такие причудливыемиражи, что кажется: прямо вот здесь устроили свои игралища бесы, которымнепременно нужно сбить праведника с пути истинного, искусить его… да, особенночасто это бывало после ночи, наполненной нечистыми снами… тогда эти сновидения,мнилось, оживали в нагретом воздухе Сьерра-Морены, и казалось, не отроги скалвстречают тебя за поворотом узкой, опасной, ослиной тропы, а фигурыбаснословных красавиц, заколдованных джиннами из мавританских сказок, но еслиты будешь знать некое колдовское слово, каменные оковы спадут с их тел и онираскроют тебе объятия, те самые объятия, о которых ты грезил во сне, когдаметался на кишащей блохами подстилке в конюшне постоялого двора, где вынужденбыл провести ночь, две, три ночи, поджидая человека, которого тебе предстоялоубить. Убить, чтобы забрать его бумаги, его имя, его звание, его судьбу… истать жертвой насмешливого рока, предсказавшего, что именно в шкуре вот этогосамого дона Хорхе Сан-Педро Монтойя тебе придется встретить свою Судьбу…

Вот уж воистину – рок! Фатум, кисмет, а по-русски, на языкеэтой забытой родины, – планида такая…

Алекс остановился и закинул голову, вглядываясь в небеса ипытаясь угадать, где она там сияет и сверкает, подмигивает холодным,алмазно-голубым глазом, эта самая планида, его звезда, по воле которой онвстретился с обстоятельствами, каких не могли предвидеть и предсказать ниверховный мастер ложи «Сверкающего разума» в Лондоне, дававший Алексу основныенаставления и напутствовавший его перед дорогой, ни сам Джеймс Кейт, едва неубивший его от злости уже здесь, в Москве, за проваленное поручение, нидуховник испанской королевы Елизаветы, архиепископ Амиде, который воспитывал иобучал истинного дона Хорхе Монтойя. А вот интересно, этот самый дон Хорхе – онтоже был обречен погибнуть в доме Никодима Сажина? Или проехал бы Лужкистороной? И как в дальнейшем сложилась бы его жизнь? Неужели он избегнул быэтой кары Господней – встречи с Дашей? Да, пожалуй, дон Хорхе был верный сынсвятой католической церкви, убежденный, что всякая женщина – сосуд греха. Аможет быть, подлинный дон Хорхе был мужеложец? То-то к Алексу так разлетелсягерцог де Лириа, встретил его с такими распростертыми объятиями! Не потому лиархиепископ Амиде (тоже любитель содомского греха!) отправил в Москву донаМонтойя, что не сомневался: этот юнец должным образом сможет скраситьсуществование господина испанского посланника?

Этого они с мастером и Кейтом не учли… ладно, от герцогаАлекс как-нибудь отбоярится, выражаясь по-русски, но что делать с Дашей? Чтоделать с сердцем своим, кое рвется сейчас от этой внезапной, ненужной, невестьс каких небес свалившейся любви? Искушения, мучительные искушения… да всесоблазны святого Антония, все мучения святого Себастьяна – ничто в сравнении стеми искушениями и мучениями, кои уготовила Алексу его разнесчастная планида!

Он был настолько погружен в свои размышления, что удар вспину, бросивший его ничком на пыльную дорогу, в первый миг воспринял как одноиз этих умозрительных мучений, но в следующее мгновение ощутил острую боль веще не зажившем плече – и не сдержал стона.

– Ага, крутенько тебе? – злорадно выкрикнул кто-тосзади. – Ну так еще получи!

И начавшего было подниматься на четвереньки Алекса настигунизительный и от этого показавшийся еще более сильным и болезненным пинок взад. Он снова плюхнулся, ободрав губу и подбородок о камень, очень вовремяоказавшийся на земле. Отчего-то мелькнуло совершенно никчемушное воспоминание,как де Лириа сегодня, перед тем, как отправляться во дворец, игриво помялнаманикюренными, душистыми пальцами подбородок Алекса и сладким голосомпромурлыкал, что-де борода бы ему весьма пристала, этакая изящная, обливающаячелюсти борода…