Ладно, и это пройдет. Справлюсь. А все, что этот умник Туан говорит, — бред, достойный настоящей сказки. Истинная любовь! Вот, влюбилась я в Ромиона. И разлюбила с тем же успехом…

— Потому что фея, — вставляет Туан. — Феи всегда легко относились к любви. Тебе не понять…

— Не смей читать мои мысли!

Он усмехается в ответ и больше ничего не говорит. Так мы и сидим, каждый в своем углу спальни, до рассвета. Я размышляю, может ли случиться так, что любовь не пройдет — никогда не пройдет, что любить можно вечно? Со мной такого не случалось, хотя раньше я верила… в сказки, ну-ну. Ромион мне преподал хороший урок. Моя любовь к нему прошла, как дым, теперь мы просто друзья.

Кто еще? Мама? Ну да, просто образец долгой, стойкой любви. Бабушка — о да, та еще лучше мамы. Папа? После мамы он видеть никого не хочет, но не потому, что его любовь крепче алмаза. Просто мамы ему хватило на всю жизнь. Крестная? Та же проблема, что и у папы, — его Виллинде хватило на всю жизнь. Роз? Ну-ну. Любит она Ульрика. Сейчас. Как же! Самая длинная любовь Роз длилась, если я не ошибаюсь, год. И то лишь потому, что того рыцаря я услала добывать жемчужину света так далеко, что он год только туда-обратно ездил. И вернулся, кстати, с какой-то русалкой — на том вся любовь и закончилась.

Нет, не бывает долгой любви. Не на всю жизнь. Туан утрирует, сам-то, поди, никого никогда не любил. Ведь не любил же? Нет?

— Я книги читал, — признается он, все еще не слезая с окна.

Ботаник доморощенный, думаю я. Сам ты ничего не знаешь.

Утром, отдавшись на растерзание маминым феям, снова сделавшим из меня милую куколку в фиалковом венке, я отправляюсь завтракать с королевой. Какое счастье — бабушка за столом не присутствует и Рауля тоже нет. Вот его я бы с удовольствием повидала, он милый и добрый. А бабушке лучше в ближайшие лет сто держаться от меня подальше. Я ей столько мух в чай напущу, что она столько не выпьет!

Мы завтракаем в маминых комнатах.

— Виола, с тобой все хорошо? Ты выглядишь… нездоровой, — с тревогой говорит мама, всматриваясь в мое лицо.

Я смотрю на нее в ответ и думаю, что не могу на нее злиться. Доверять и правда больше не буду — и потому с опаской принюхиваюсь ко всему, что мне подают. И прислушиваюсь к своим ощущениям, но, кажется, все хорошо.

А злиться — злиться не могу. Это бабушка у меня — бессердечная стерва (может, тоже жертва Изабеллы или просто родилась с дефектом?). А мама хотела мне добра. И положа руку на сердце, мне было хорошо с тем зельем. Я видела мир иначе, более ярким, чистым… Настоящим. Я видела, и мне понравилось. Если это мама имела в виду под «дарить добро» — то да, я бы дарила добро этому большому, красивому, чистому миру без зла и тревоги. Дарила бы с удовольствием. Был, конечно, побочный эффект в виде озабоченности поцелуями и легкомыслием… Но это же зелье, и что бы бабушка ни говорила, у всех зелий есть побочный эффект. Без него я бы так себя не вела. А кроме этого — я оглядываюсь вокруг и вижу теперь мир немного иначе. Вижу красоту Садов. Гармонию в танце висп. Цветы тянутся ко мне, а мое платье светится золотой пыльцой…

Да, я фея, но я же не обязана быть такой же феей, как мама или бабушка! Я могу быть не легкомысленной феей. Но тоже доброй. Я могу помочь Дамиану, если он действительно сейчас страдает. И Ромиону — хотя он поможет себе и сам. Я могу помочь Изабелле с ее сыном — и я должна.

Золотой свет Зачарованных Садов останется теперь во мне навсегда — я это знаю. И я этому рада, потому что даже в самую темную ночь я буду знать, что этот свет есть. Такое знание дорогого стоит.

— Мам, я хочу обратно в Сиерну.

— Виола?..

— Мама, дослушай. Помнишь Дамиана, моего… друга? Ему сейчас плохо. Я вижу его во сне — и ему плохо. Я хочу ему помочь. Отпусти меня, прошу. Я думаю, это важнее, чем выращивать собственный сад.

Мама изумленно смотрит на меня пару мгновений, потом неожиданно улыбается:

— Ну наконец-то! Я уж думала, это никогда не случится! Виола, и ты… ты светишься…

— Я знаю, мам.

— Твоя бабушка права. — Мама подсаживается ближе и гладит мою руку, расслабленно лежащую на подлокотнике. — Ты действительно сильная. Когда-нибудь у фей будет прекрасная королева.

— Мам…

— На что это похоже? — вдруг интересуется она. — Для тебя. На что это похоже?

Я понимаю, о чем она, с полуслова.

— На свет. На теплый золотой свет во мне.

Она улыбается и кивает. А потом сжимает мою руку крепко-крепко и закрывает глаза. Мы сидим так долго, каждая со своим светом и теплом, каждая фея по-своему.

Мне стыдно, что я так долго думала о маме и ее народе плохо. И что заставила ее волноваться.

Я люблю маму. Пожалуй, только такая любовь и может быть вечной.

…Портал, мама говорит, будет готов в полдень. Я заглядываю к Рапунцель, с трудом отвязываюсь от ее венков и бесконечных слов. Она извиняется, что так и не вспомнила, что наказывала крестная. «Не переживай, — говорю я Рапунцель, — я все равно скоро ее навещу». Рапунцель кивает и, состроив умильную просительную мордашку, добавляет, что не хочет пока уезжать. Не сейчас. Я пожимаю плечами: «Оставайся». Повиснув у меня на шее, Рапунцель вручает мне букетик фиалок и убегает к феям.

Иногда дарить добро очень легко и, несомненно, приятно.

С легким сердцем я возвращаюсь в свою беседку, ловлю Томми — он прыгает мне прямо в руки. И удивленно смотрю на Туана: свернувшись калачиком и закрывая руками голову, он спит на краешке моей кровати.

Я зову его, но он не отзывается. Тогда я кормлю Томми морковкой, глажу и интересуюсь, всегда ли Туан такой. Ну, когда не строит из себя всезнающего злодея или влюбленного простачка.

Томми хрумкает морковкой, дергает левым ухом и морщит носик. Но, конечно, не отвечает.

До полудня остается еще часа три. Самое время позвать Габриэля, что я и делаю, но демон не отзывается. Зато мне в руки падают учебники. Мда, это знак…

Делать нечего, я сажусь за книги, но уже минут через пять не выдерживаю, подхожу к кровати и укрываю Туана одеялом. А еще аккуратно поправляю его подушку. Иначе проснется — будет шея болеть.

Ф-ф-фе, нашла кому помогать!

Но черт возьми, он такой несчастный во сне, просто как Томми… А я слишком добрая…

Туан что-то бормочет, кажется, чье-то имя — я не вслушиваюсь, — и разворачивается в нормальную позу, обнимая подушку. Ну и чудненько, думаю я, теперь мое желание делать добро удовлетворено по всем статьям.

За оставшееся время я успеваю прочитать половину первого учебника, сделать задания с пометками Габриэля «срочно» и проголодаться. Интересно, портал подождет, пока я пообедаю?

Подождет, уверяет меня одна из маминых фрейлин. Ну конечно, подождет. Что желает Ее Высочество — человеческую кухню или цветочную? Я выбираю пятьдесят на пятьдесят, потом закрываю за девочкой дверь и подхожу к кровати.