— А ты… — Я хотела спросить: «А ты не интересовался, зачем она это делает, глупый ты король, перед тобой твой заколдованный брат, а ты и бровью не ведешь!» Но получается, конечно: — А ты не поедешь со мной?

Ромион улыбается:

— Нет, Виола, благодарю. Между прочим, твой спутник забыл свою корзину.

Уже в моих комнатах я сажаю Томми на кровать, чешу за ушком и поворачиваюсь к Туану.

— Ну ты и мерзавец! — Увы, моя рука замирает до того, как я успеваю схватить первый попавшийся тяжелый предмет. Например, подсвечник.

— Я же сказал, что ты будешь мне подчиняться, — устало говорит Туан, тоже опускаясь на кровать и принимаясь лениво поглаживать дрожащего Томми. — Что, решила воссоединить мать с сыном?

— Именно. Оставь Томми в покое. Сейчас же.

— Ну конечно, моя принцесса, — ядовито усмехается Туан и отпускает кролика. Тот прыгает мне на руки.

— И даже не пытайся мне помешать, — добавляю я. — Иначе…

— Знаю, я видел твои мысли, — равнодушно отзывается Туан. — И запомнил, сколько раз ты хотела меня убить. Не выйдет, Виола. Смирись.

— Гори в аду!

— В этом мире нет ада.

— Специально для тебя найдется!

…В Сиерне идет дождь. Оседлав ветер, он рвется в окна, те звенят от града или стонут от порывов ветра, и вечер вползает в комнаты раньше, чем прежде, — тяжелое, угрюмое чудовище, тенями закрывающее углы, сумрачным одеялом укутывающее пол, серыми портьерами — окна и стены. Я смотрю, как зажигаются за окном фонари, как пламя мерцает, пугливо жмется к стеклянным стенкам своей «клетки», вздрагивает от ветра.

Мне тоже грустно. Я не знаю, что делать: Туан продолжит использовать меня как куклу всюду, где ему вздумается. К Дамиану лучше не подходить, или я снова наговорю ему гадостей и выйдет только хуже. Ромион, конечно, подозревает, но что он сделает? Когда пару часов назад я все-таки долбанула Туана подсвечником, мне было так больно, будто ударили меня. «Ты будешь чувствовать все то же, что и я, пока заклятие действует. И если убьют меня, ты умрешь тоже». Перспектива, прямо скажем, очень веселая. Чтобы сделать ее еще забавнее, Туан добавил — прежде чем улегся спать на моей кровати, — что когда заклятие спадет, то зелье, которым напоили меня мама с бабушкой, снова начнет действовать. Именно из-за него ни Ромион, ни Дамиан не чувствуют Туанов «ошейник».

Кажется, я в ловушке.

Томми сидит напротив, на подушке — я накидала их на широкий подоконник, чтобы было удобнее и теплее, — и грызет морковку. Рядом лежит корзина яблок, отвергнутая кроликом клубника, листы капусты, свернутые в розы, и даже один, зато большой помидор. У Томми пир. Надеюсь, он не сильно потолстеет, когда расколдуется? Изабелла меня саму съест, если в ее сыне что-то изменится в худшую сторону, да еще и по моей вине.

Габриэль не откликается. Я звала его уже пять раз, и вслух, и про себя, но ни ответа, ни хотя бы учебником по голове я не получаю. Может быть, это тоже из-за заклятия Туана? Или демон решил, что я достаточно освоилась в этом мире, стала как все и больше ему не интересна?

Так или иначе, но помощи мне ждать неоткуда. И я старательно давлю в себе тоску и ярость от бессилия, вожу пальцем по стеклу, воображая, что раздвигаю завесу дождя. И разглядываю дворцовый внутренний двор. Там кто-то из детей придворных — мальчишка лет девяти, симпатяга в алой курточке и бархатном берете под цвет, — пытается заставить свою пегую лошадку чеканить шаг. Рядом бродит мальчик-слуга, того же возраста, только одет победнее — в серую рубашку, короткие штаны и стеганую жилетку. Оба мокрые — дождь льет как из ведра. Лошадка тоже мокрая, но покорно терпит седока, а мальчишки, кажется, ссорятся. Они размахивают руками, лорд даже подпрыгивает в седле, а его друг периодически отбегает и делает круг по дворику — с непонятной для меня целью.

Я смотрю на них, мокрых, наверняка замерзших, но упрямых, и мне удивительным образом становится теплее. Они, вон, не сдаются и в итоге все-таки научат лошадку чеканить шаг… И слягут оба назавтра с простудой, это уж точно. А я сижу тут, разглядываю озлобившийся, тоже печальный дождь и думаю, какая я бедная-несчастная. Ну и что, что никто не поможет. С каких это пор мне нужна помощь? Да, не помешала бы, именно сейчас не помешала бы, я согласна. Но раз уж никто не придет и не даст Туану по шее за меня… Я справлюсь. Стисну зубы, сожму кулаки и сделаю так, чтобы было по-моему. Туан не имеет никакого права мучить Дамиана или меня. Мы ничего ему не сделали, и раз это его не останавливает, я тоже буду играть грязно. На войне как на войне.

С этой мыслью я достаю вытащенный из корзины, которую дала мне напоследок мама, медальон с щепоткой розовой пыльцы. Этого как раз хватит, чтобы заставить десятерых блаженно хихикать. Сработает и на Туане, не может не сработать — когда он попытается помешать мне вернуть Томми Изабелле. А вот на меня пыльца теперь подействовать не должна, я же фея. В крайнем случае, уверена, даже под пыльцой Изабелла не забудет о сыне и спрячет его где-нибудь. И пусть больше мне такого, хм, страшного оружия не раздобыть… Сделаю хоть одно доброе дело, хотя бы сейчас — а потом подумаю, как помочь Дамиану.

От этих мыслей на душе становится тепло. Я улыбаюсь, и Томми удивленно оставляет в покое морковку и смотрит на меня черными бусинами глаз. А потом обнюхивает манишку — на нее, кружась в воздухе, ложится золотая пыльца. А за окном, прорезав тучи, прямо на неугомонных мальчишек падает солнечный луч. И в его столбе кружатся, вальсируют, сверкая каплями дождя, как алмазами, роза и фиалка…

— Ты уже оделась?

Туан стоит на пороге спальни, держась одной рукой за дверь, и выспавшимся нисколько не выглядит. Зато принарядился: на нем черный с серебром костюм, похожий на тот, в котором в театр ездил Дамиан, только цепь на груди, крепящая накидку серебристого меха, напоминает золотой венок из роз. Почему-то это не смотрится ни вычурно, ни смешно.

А вот я рядом с ним в своем домашнем платье, больше похожем на махровый халат до пола, буду смотреться точно весело. Но я огрызаюсь:

— А что, не видишь? Как тебе мой наряд, милый спутник? Нравится?

— Безвкусно даже для тебя, — бросает Туан, выходя на середину комнаты. Томми тут же бросает морковку и кидается мне на руки. — Отпусти этого проклятого кролика и иди одевайся, раз хочешь ехать. — Туан, морщась, смотрит в окно. — Какая паршивая погода…

— А ты наколдуй солнышко. Или что — не можешь?

Туан с презрением смотрит на меня, потом кивает на дверь спальни:

— Тебе помочь выбрать платье или сама справишься?

— Помоги, — сладко улыбаюсь я. — Боюсь, не смогу одеться достойно вас, мой милый спутник. Вы, кстати, так вежливы…

— Виола, твои словесные уколы не больнее комариных, — отмахивается Туан. — Идем.

Платье он выбирает наугад. А я специально распахиваю перед ним дверь моей гардеробной, чтобы впечатлился размером и испугался разнообразия. Туану плевать. Он заходит, не глядя что-то выбирает, бросает мне, приказывает: «Надевай». Точно так же выбранными для меня оказываются туфли и накидка с капюшоном. Как заводная игрушка, я напяливаю все это на себя, путаясь в крючках и завязочках, но здесь Туан и не думает помогать. Зато его занимает медальон с пыльцой.