– Нет, – прошептала она. – Нет, я не…

Вайшра встал.

– Это не то же самое, что мугенская лаборатория.

Рин отпрянула.

– Мне все равно, я не могу…

– О чем вы спорите? – властно спросил наместник провинции Свинья. – Отдайте ее им, и дело с концом.

– Помолчите, Чажоук. – Вайшра быстро оттянул Рин в угол зала, подальше от ушей гесперианцев, и понизил голос: – Они в любом случае тебя заставят. Если согласишься добровольно, то завоюешь их симпатии.

– Вы продали меня за корабли.

– Никто тебя не продавал. Я лишь прошу об одолжении. Пожалуйста, сделай это для меня. Тебе ничто не грозит. Ты не чудовище, и они очень скоро это поймут.

И тогда до нее дошло. Гесперианцы ничего не обнаружат. Они и не могли бы, ведь Рин больше не способна вызывать огонь. Они проведут свои эксперименты, но ничего не обнаружат. Дацзы позаботилась об этом.

– Пожалуйста, Рунин, – прошептал Вайшра. – У нас нет выбора.

Насчет этого он был прав. Гесперианцы ясно дали понять, что при необходимости будут изучать ее против воли. Можно попробовать сопротивляться, но многого этим не добьешься.

Ей отчаянно хотелось отказаться. Послать их куда подальше, рискнуть и попытаться удрать. Конечно, за ней бы погнались, но оставался крохотный шанс, что удастся выбраться живой.

Однако на кону стояла не только ее жизнь.

Судьба империи находилась за перепутье. Если Рин в самом деле желала смерти императрицы, гесперианские воздушные корабли и аркебузы – лучший способ этого добиться. А единственный способ их заполучить – сдаться добровольно.

«Когда услышишь крик, беги на него», – говорил Вайшра.

В Лусане у нее не получилось. А теперь она и вовсе не может вызвать огонь. Возможно, это единственный способ исправить все, что она натворила. Единственный шанс все изменить.

Алтан погиб ради освобождения страны. Рин знала, что он сейчас сказал бы.

«Хватит думать только о себе».

Рин собралась с духом, глотнула воздуха и кивнула.

– Хорошо.

– Спасибо. – На лице Вайшры отразилось явное облегчение. Он вернулся к столу. – Она согласна.

– Один час, – сказала Рин по-геспериански. – Раз в неделю. И я вольна уйти, если мне что-то не понравится, и вы не прикоснетесь ко мне без разрешения.

Генерал Таркет убрал руку с аркебузы.

– Справедливо.

Гесперианцы выглядели слишком довольными. У Рин засосало под ложечкой.

Боги! На что она согласилась?

– Превосходно. – Сероглазая женщина поднялась с места. – Идем со мной. Начнем прямо сейчас.

Гесперианцы заняли целый квартал к западу от дворца. Рин подозревала, что Вайшра уже давно подготовил для них эти обставленные всем необходимым дома. На свисающих из окон голубых флагах была изображена эмблема, напоминающая часовой механизм. Сероглазая женщина жестом позвала Рин следовать за ней в маленькую квадратную комнату без окон на первом этаже центрального здания.

– Как ты себя называешь? – спросила женщина. – Фан Рунин, верно?

– Просто Рин, – пробормотала она, озираясь.

Комната была голой, не считая двух длинных и узких каменных столов, которые явно притащили сюда недавно, судя по отметинам на плитах пола. Один стол был пуст. На другом разложены инструменты, стальные и деревянные, некоторые Рин опознала, а о предназначении других даже не догадывалась.

Гесперианцы начали готовить комнату, как только прибыли.

В углу стоял солдат с аркебузой через плечо. Он следил за каждым движением Рин. Она состроила ему рожу. Он и глазом не повел.

– Называй меня сестра Петра, – сказала женщина. – Подойди поближе.

Она прекрасно говорила по-никански. На Рин это произвело бы впечатление, но было в ее выговоре что-то отталкивающее. Не то слишком гладкие фразы, не то идеальные грамматические построения, куда лучше, чем у местных жителей, – но что-то звучало неправильно. Тона немного смазаны, и почти полное отсутствие интонаций, как будто говорит не человек.

Петра взяла с края стола чашку и предложила ее Рин.

– Хочешь лауданум?

Рин вздрогнула от удивления.

– Зачем?

– Он тебя успокоит. Мне сказали, что ты плохо воспринимаешь лаборатории. – Петра поджала губы. – Знаю, опиаты приглушают твои способности, но для первого раза это не важно. Сегодня я займусь только основными измерениями.

Рин задумчиво оглядела чашку. Ей уж точно не хотелось на целый час остаться беззащитной в обществе гесперианцев. Но она знала, что выбора нет – нужно выполнять все просьбы Петры. Убивать они ее не собираются, это очевидно. А остальное находилось не во власти Рин. В ее власти лишь одолеть собственное беспокойство.

Она осушила чашку.

– Прекрасно. – Петра указала на стол. – Забирайся сюда.

Рин глубоко вздохнула и села на краешек.

Один час. И все. Нужно только пережить еще шестьдесят минут.

Петра начала снимать нескончаемые мерки. С помощью веревки с метками измерила рост, размах рук и длину ног Рин. Потом объем ее талии, запястий, лодыжек и бедер. Затем веревкой поменьше сделала еще несколько замеров, которые казались совершенно бесполезными. Ширину глаз. Расстояние от глаз до носа. Длину каждого ногтя.

Это длилось целую вечность. Рин старалась не вздрагивать от каждого прикосновения Петры. Лауданум подействовал, по венам разлилась приятная свинцовая тяжесть, руки и ноги онемели и потеряли чувствительность.

Петра обернула веревкой большой палец Рин.

– Расскажи, как ты впервые установила связь с… э-э-э… существом, которое ты называешь богом. Можешь описать случившееся?

Рин промолчала. Она предоставила свое тело для осмотра. Это не значит, что она будет поддерживать светскую беседу.

Петра повторила вопрос. Рин снова не ответила.

– Ты должна знать, что беседы тоже входят в наше соглашение, – сказала Петра, убирая веревку.

Рин опасливо покосилась на нее.

– Чего ты от меня хочешь?

– Всего лишь честных ответов. Мне интересно не только твое тело. Я ищу возможность для освобождения твоей души.

Если бы разум Рин работал быстрее, она бы придумала какой-нибудь остроумный ответ. Но взамен лишь закатила глаза.

– Кажется, ты уверена, что наша религия ложная, – сказала Петра.

– Я знаю, что она ложная. – Лауданум развязал Рин язык, и она выплескивала все, что приходило в голову. – Я видела доказательства, что мои боги существуют.

– Правда?

– Да. И знаю, что вселенная сделана не по воле одного человека.