Я долго простоял там, глядя на слова «образовал для себя». Английский язык времен короля Якова с его архаическим стилем был труден для понимания, но мой отец читал проповеди об этом самом стихе из Библии. Он приносил двенадцатифутовую стремянку и поднимался на предпоследнюю ступень, где складывал ладони рупором, как городской глашатай. Потом он громогласно объявлял:

— Образование — это заблаговременное объявление. Заявление о намерении, о котором провозглашают с крыш безо всякого объяснения. — Тут он делал паузу, убеждаясь, что владеет нераздельным вниманием слушателей. Потом он добавлял с лукавой улыбкой: — Или поют во весь голос!

Я подумал о старике на углу. Он превосходно подходил под это описание.

Когда я повернулся, собираясь уйти с кладбища, то увидел мальчишку, стоявшего за мной. На вид ему было не больше двенадцати лет. Он держал гитару на плече, как держат секиру. Это был тот самый «Гибсон», который я подарил старику.

Он посмотрел на меня:

— Мистер, вы его знаете?

Я засунул руки в карманы.

— Мы встречались однажды.

Он поднял гитару.

— Это вы ему подарили?

Я кивнул. Он задрал голову, чтобы лучше видеть мое лицо.

— Мой дед сказал, что человек, подаривший ему эту гитару, был лучшим гитаристом, которого он видел. — Он протянул инструмент. — Хотите ее забрать?

Я окинул его взглядом.

— А ты умеешь играть?

— Мой дед показал мне два-три приема, — ответил он, глядя на могильную плиту.

Интересно. Парнишка вроде бы не собирался доказывать мне свое мастерство, и это говорило о многом. Практически обо всем, что мне нужно было знать. Кончики пальцев его левой руки загрубели от мозолей. Стало быть, он много играет.

— Он отдал тебе гитару? — Я указал на земляной холмик.

Парень кивнул с таким видом, словно воспоминание об этом одновременно было приятным и болезненным.

— Возьми ее себе.

Мы простояли несколько минут, глядя на серый гранит.

— Что произошло? — наконец спросил я.

— Допился до смерти, — деловито ответил парнишка. — Сердце остановилось.

— Я имею в виду, раньше. Много лет назад.

Паренек пожал плечами.

— Он любил бабушку, но еще больше он любил дорогу. Мама говорит, что в одном из ее первых воспоминаний она стояла на обочине и смотрела, как он залезает в автобус. Бабушка называла дорогу ревнивой любовницей. Иногда он уезжал на месяцы, присылал открытки с обещаниями. Иногда присылал деньги. — Он помолчал. — Когда моя мама уехала учиться в колледже, бабушка отключила телефон и сожгла его одежду. Он вернулся домой и обнаружил кучу пепла, а его ключ не подходил к новому замку. Поэтому он забрался в бутылку и больше не вылезал оттуда.

Я кивнул и пробормотал себе под нос:

— Некоторые люди живут со своим стыдом.

Он посмотрел на шрамы на моей шее и руке.

— Вы тоже?

Я кивнул. Парнишка был сообразительным, и он мне нравился.

— Да.

— А что с вами случилось?

— Я был молодым и самовлюбленным, поэтому восстал против того, кто любил меня больше всех. А когда попал туда, куда очень хотел попасть, то связался с кое-какими нехорошими людьми.

— Вы когда-нибудь возвращались?

— Да. — Я улыбнулся.

— И что?

— Когда я вернулся домой, мой отец уже умер. Это случилось полтора года назад.

— Вы любили своего отца? — Его глаза были круглыми, яркими и чистыми.

— Да, и до сих пор люблю.

Он покачал головой:

— А я никогда не видел своего отца.

Я повернулся к пареньку.

— Это его беда, а не твоя.

— Моя мама тоже так говорит. — Он немного нахмурился и с любопытством спросил: — Если бы у вас было тридцать секунд на встречу с отцом, что бы вы ему сказали?

Я не ответил.

— А что бы ты сказал твоему отцу?

Он пожал плечами.

— Я бы сказал, что мы не особенно любим болонскую колбасу и что ближе к концу месяца мама начинает разбавлять молоко водой. Когда становится холодно, я краду дрова у соседей и не говорю об этом маме, но, думаю, она об этом знает, потому что не смотрит на меня, когда я возвращаюсь. Я бы сказал ему, что три года подряд побеждал на школьном конкурсе талантов. Что у меня хорошие оценки. Что я могу читать на уровне колледжа. И еще я бы сказал ему, что мама плачет по ночам после того, как я ложусь в постель. Я слышу через стену. — Он посмотрел на меня. — Я бы сказал ему об этом.

Я опустился на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вздохнул.

— А я бы сказал моему отцу, что мне очень жаль.

Паренек кивнул, повернулся и пошел прочь.

— Тебя подбросить до дома? — окликнул я.

Он покачал головой и указал на лачугу на склоне холма. Из трубы поднимался белый дым, а на крыльце стояла женщина с наброшенной на плечи шалью и наблюдала за нами. Он прошел еще несколько шагов, когда я крикнул:

— Эй, парень!

Он повернулся и посмотрел на меня.

— Как тебя зовут?

Он указал на надгробный камень, как будто ответ был очевидным:

— Джубал.

После обеда я поехал в «Ривервью». Мэри дремала в постели. Я тихо подошел к кровати и стал смотреть на нее. Через несколько минут ее глаза открылись, и один глаз сфокусировался на мне.

— Ты уже долго здесь? — хрипло спросила она.

— Несколько минут.

— Ох… — Она вдруг оживилась и попыталась сесть. Я помог ей и подложил под спину несколько подушек. Запах аммиака говорил о том, что ей нужно было сменить подгузник.

— Ты слышал новости? — спросила она.

— Какие новости?

— Делия выступает у Водопада.

— Когда?

— Через несколько недель.

— Как это случилось?

— Видеозапись вашего выступления в «Канате» стала вирусной рекламой в Интернете. До сих пор не могу понять, как получилось, что меня не пригласили.

— В некотором роде это было спонтанное выступление.