свете свечей. Уже давно я не ела за таким прилежно подготовленным столом.

– Ты любишь белое или красное вино? – поинтересовалась Гера.

Я пожала плечами.

– Воды будет достаточно. – Не хотелось даже допускать того, чтобы алкоголь затуманил мне разум. Пока я еще не до конца была уверена, с какой целью Зевс пригласил меня на ужин.

Гера приподняла идеально изогнутую бровь.

– Точно? Мой муж очень гордится своим винным погребом.

– Тогда я не отказалась бы от шорле[8] с белым вином, – поддалась я на уговоры, чтобы не показаться невежливой.

Гера довольно кивнула, и мы отправились на кухню, где она вручила Афине два графина с вином, а мне – супницу.

Трое мужчин присоединились к нам, когда Гера наполнила все тарелки сливочным супом.

– Мы очень рады, что ты проводишь с нами этот вечер. – Зевс поднял свой бокал и улыбнулся. Его вновь окружало золотистое свечение.

Я покосилась на Кейдена, которого Гера усадила рядом со мной и который почему-то не светился. Но ему это и не требовалось. Он и без того выглядел достаточно впечатляюще.

Покончив с супом, мы с Афиной помогли Гере подать основное блюдо: рис, салат и вкуснейшее мясное жаркое.

Тем не менее я просто вяло ковырялась в тарелке. Желудок будто завязался в узел. Я должна была знать причину, зачем они пригласили меня к себе на ужин. Возможно, это как-то связано с тем, что Кейден выяснил у своего отца. Я мечтала, чтобы он наконец-то обо всем рассказал. До сих пор беседа велась только на будничные темы.

Зевс расспрашивал меня о планах на будущее, и я не могла не упомянуть, что решила изучать археологию. У бога светились глаза, пока он рассказывал об Энее, Ясоне, Геркулесе. Гера и Афина через стол обменялись улыбками. Очевидно, они слышали эти истории не в первый раз. Зевса наверняка одолевала скука, ведь в наше время не осталось героев.

И только во время десерта – апельсиновых долек в сахаре, которые имели весьма непривычный вкус, но считались греческим деликатесом, – Зевс перешел к причине нашей сегодняшней встречи.

– Все очень вкусно, ангел мой. – Он повернулся к жене, которая ласково сжала его ладонь. – А сейчас, когда мы все сыты, Кейден, может быть, сообщит нам, что узнал у своего отца? – Взгляд Зевса остановился на сыне своего соперника. Еще чуть-чуть, и из его глаз вырвались бы молнии. Кейден и бровью не повел.

Он отложил серебряную ложку и сделал последний глоток вина из своего бокала.

– Мне нужно извиниться перед тобой, – спокойно обратился он к Зевсу. – Я всегда знал, что Агрий жив. И должен был рассказать тебе об этом гораздо раньше.

На лбу у Зевса образовались глубокие морщины.

– Дай мальчику договорить, – попросила его Гера.

– Иапет считал, что он в долгу перед Метидой. Потому что не защитил ее от нас с тобой.

– И ты не посчитал нужным сообщить, что мой сын жив? – Зевс стукнул кулаком по столу, отчего я вздрогнула. – Если бы я знал об этом, то забрал бы его к себе.

Кейден прищурился.

– Либо изгнал, проглотил или приковал к скале? Я и так предал его мать.

Кольцо Геры звякнуло о бокал.

– Тебе отлично известно, что Зевс никогда бы так не поступил, – осадила она Кейдена и поспешно сделала глоток. Она, видимо, лучше всех за этим столом понимала, на что способен ее муж.

Однако Кейден оставался непреклонен:

– Откуда мне было знать, что ты с ним ничего не сделаешь? Иапет вынудил меня и моих братьев поклясться не выдавать Агрия. Взамен он пообещал не допустить, чтобы Агрий восстал против тебя и других богов. Я не мог нарушить и эту клятву. – На последнем предложении Кейден взглянул в глаза Зевсу, и мне показалось, что у того слегка покраснели щеки. Значит, у богов действительно была совесть.

– Как Метиде это удалось? Где твой отец прятал его? – спросил Зевс глухим голосом. Трудно было сказать, злится он на самого себя или на Кейдена.

– Метида родила Агрия в недрах Тартара. Пока находилась в бегах. – Кейден перевел взгляд на Афину. – Она знала, что ждет близнецов, и перенесла сына в безопасное место. Оракул напророчил, что ты признаешь дочь равной себе. Потому она решила избавить Афину от участи брата. И из-за этого даже смирилась с тем, что она будет взрослеть с тобой.

– За что я, видимо, должен поблагодарить ее, – проворчал Зевс.

Каждый сидящий за этим столом знал, как сильно он любит свою дочь.

Кейден тихо продолжил. Его указательный палец кружил по краю бокала, вызывая легкий звон.

– Отец укрыл Агрия в пещере, где было темнее, чем самой черной ночью. Лишь бы ты не отыскал его. После того как ты позволил титанам возвратиться в Элизиум, он забрал его с собой. Но Агрий уже превратился в сумеречное существо. Даже в Элизиуме он жил в пещере и покидал ее только в безлунные ночи. – Кейден повернулся ко мне. – Ты его видела. Кожи и глаз никогда не касались солнечные лучи. Отец часто приводил меня, чтобы я поиграл с ним. Чтобы он не находился долго один. Однако уже тогда Агрий был озлобленным, его буквально снедала зависть. Я никогда не рассказывал отцу, сколько в нем гнева. Мы оба считали, что защитить ее сына от тебя – наш долг перед Метидой.

Зевс с мрачным выражением лица положил в рот дольку апельсина. Золотое сияние усилилось.

– Это я и сам понял, – пробурчал он, дожевав сладость. – Если бы Агрий не вышел из своей пещеры, у нас бы не возникло сейчас проблем. Откуда он узнал о пророчестве, раз почти все время был один? Это вы рассказали ему о том, что он – сын, наделенный силой свергнуть меня? Какую игру ведет Иапет?

– Мой отец ничего не рассказывал Агрию, – отрезал Кейден. – Он не желает войны.

– Значит, это была Гея, – заявила Гера, и я расслышала нотки паники в ее голосе. – Бабушка настроила его против нас. Она всегда была злобной старой ведьмой.

– Тут ты, скорее всего, права, – рыкнул Зевс. – Мне следовало догадаться. Она слишком любит вести подобные игры.

Боги молча смотрели друг на друга.

– Мать-Земля отреклась от нас. Снова. И в этот раз желает видеть Агрия на троне богов, – в повисшей тишине подвел итог Аполлон, уставившись в пустоту.

Его глаза превратились в две бездонно-черные точки на бронзовом лице. Голос гулко отразился от стен помещения, в котором внезапно погас весь свет. Тем не менее я по-прежнему видела четко. Волоски у меня на руках встали дыбом. В нем ничего не осталось от веселого юноши с голубыми