сочинений; среди них можно было заметить «Постороннего» Колина Уилсона, а также разнообразные труды по буддистским сутрам, по дзен-буддистской медитации, по учению йогов о дыхании, по индуистскому мистицизму, но никакой изящной словесности: Брандо не читает художественной литературы. Он утверждает, что с 3 апреля 1924 года, то есть со дня своего рождения в городе Омаха, штат Небраска, он не открыл ни единого романа. Однако, при всем пренебрежении к беллетристике, он жаждет ее создавать, и длинный лакированный столик был сплошь уставлен переполненными пепельницами и стопками бумаги, содержавшими результат его последнего творческого порыва, а именно сценарий фильма под названием «Вспышка багрянца».

Судя по всему, как раз перед моим приходом Брандо трудился над своим произведением. На циновке сидел по-японски, на пятках, смиренного вида молодой человек – назову его Марри (мне еще прежде говорили, будто этот парень помогает Марлону писать) – и перелистывал рукопись «Вспышки багрянца». Положив пачку страниц на ладонь, словно прикидывая ее вес, он сказал:

– Слушай, Map, а что, если эту порцию я сначала просмотрю у себя в номере, а потом мы с тобой снова сбежимся, часиков, скажем, в половине одиннадцатого?

Брандо помрачнел; видимо, его не обрадовала мысль о возобновлении творческих усилий на ночь глядя. Как я потом узнал, он слегка прихворнул, весь день провел в номере и теперь был не в духе.

– А это что? – спросил он, указывая на два продолговатых свертка, лежавших на лакированном столике среди плодов его литературной деятельности.

Марри пожал плечами: свертки принесла горничная, больше ему ничего не известно.

– Люди без конца шлют Мару подарки, – объяснил он мне. – Сплошь и рядом мы понятия не имеем, кто их прислал. Правда, Map?

– Да уж, – отозвался Брандо, срывая красивую обертку; в Японии почти всё, включая и самые банальные покупки в рядовых магазинах, упаковывают с редким изяществом.

В одном свертке оказались конфеты, во втором – беленькие рисовые печеньица, похожие на пушистые облачка, но, как выяснилось, бетонной твердости. Ни в одном пакете не было визитных карточек или открыток от дарителей.

– Здесь только голову повернешь – глядь, а какой-то японец уже сует тебе очередной подарок, – сказал Брандо. – Совсем помешались на подарках.

Мощными челюстями он разгрыз одно рисовое печеньице и протянул обе коробки нам с Марри.

Марри отрицательно мотнул головой; он решил непременно вырвать у Брандо обещание снова встретиться с ним в половине одиннадцатого.

– Позвони мне примерно в это время, – произнес наконец Брандо. – Посмотрим, как все сложится.

Я знал, что Марри – всего лишь один из тех, кого в съемочной группе «Сайонары» называли «шайкой Брандо». Помимо литературного помощника, туда входит Марлон Брандо-старший, обычно исполняющий обязанности менеджера у собственного сына; мисс Левин, хорошенькая темноволосая секретарша; и персональный гример Брандо. Расходы на переезды и на жизнь всей этой свиты во время съемок оплачивала, согласно контракту, компания «Уорнер бразерс». Вопреки расхожим представлениям, киностудии обычно не отличаются подобным великодушием. Один из служащих компании позже объяснил мне особую снисходительность к Брандо следующим образом:

– Вообще-то, нам такая щедрость не свойственна. Компания ни за что не стала бы потакать бесконечным капризам. Но тут… Понимаете, этому фильму просто необходима крупная звезда. Ведь на самом деле только звезда обеспечивает кассу.

Кое-кому в съемочной группе стало казаться, что ближайшее окружение Брандо старательно оберегает его от контактов с коллегами, не давая возможности «узнать его получше», как им бы хотелось. Брандо пробыл в Японии уже больше месяца и все это время держался любезно, просто, но с достоинством; он проявлял неизменную готовность к совместной работе, даже стремился увлечь ею других, особенно актеров, однако, в сущности, оставался недоступным для окружающих. Во время томительных перерывов между съемками он любил, уединившись, читать философские трактаты или записывать что-то в школьную тетрадку. После рабочего дня, вместо того чтобы принять приглашение коллег и пойти с ними куда-нибудь выпить, съесть в ресторане блюдо из сырой рыбы и побродить по старинным кварталам Киото, где издавна по традиции обитают гейши, вместо того чтобы содействовать атмосфере большого многодневного семейного праздника, которая, как принято думать, непременно возникает в группе во время натурных съемок, Брандо обычно возвращался в гостиницу и безвыходно сидел там. Поскольку с наибольшим пылом кинозвездам поклоняются люди, сами работающие в кино, Брандо вызывал жгучий интерес у съемочной группы, а его холодноватая отчужденность, подогревая любопытство, рождала у коллег безотчетную досаду. Даже Джошуа Логан, режиссер фильма, поработав с Брандо две недели, был вынужден признать:

– Из всех, с кем мне доводилось встречаться, не считая Гарбо, Марлон – самый замечательный человек. Настоящий гений. Но я не могу постичь, чтó он собой представляет на самом деле. Я о нем не знаю ровно ничего.

В номер снова заглянула горничная, и Марри, выходя, едва не зацепился ногой за подол ее кимоно. Поставив на стол чашу со льдом, горничная зарумянилась, хихикнула и, от переполнявшей ее радости затопотав, как гарцующий пони, крошечными, похожими на копытца ножками в белых носочках с отделенными от остальных большими пальцами, объявила:

– Яброчныпирог! Сегодня вечером в меню яброчныпирог!

– Яблочный пирог! – простонал Брандо. – Лучшего и желать нельзя.

Растянувшись на полу, он ослабил пояс, глубоко врезавшийся в его пухлый живот.

– Я же должен сидеть на диете. А мне хочется только яблочного пирога и чего-нибудь в том же роде.

За полтора месяца до съемок «Сайонары», еще в Калифорнии, Логан велел Марлону похудеть на десять фунтов, и до приезда в Киото ему удалось сбросить семь. Однако в Японии он вновь набрал, да не семь фунтов, а вдвое больше, и виной тому был не только обожаемый американцами яблочный пирог, но и вкуснейшая японская кухня с характерным для нее обилием сладковатых, крахмалистых и жареных блюд. Теперь же, еще больше распустив пояс и задумчиво поглаживая живот, Брандо внимательно изучал меню, в котором на английском языке был представлен широкий выбор яств западной кухни; вслух напомнив себе: «Я обязан худеть!», он заказал суп, бифштекс с жареной картошкой и тремя видами овощей, а также тарелку спагетти, булочки с маслом, бутылку сакэ, салат, сыр и сухое печенье.

– А яброчныпирог, Маррон?

Брандо вздохнул:

– С мороженым, голубушка.

Хотя трезвенником Брандо не назовешь, по отношению к спиртному он проявляет куда большую умеренность. Пока мы дожидались заказанного в номер ужина, он налил мне щедрую порцию водки со льдом, а себе – крохотный глоточек, только поддержать компанию. Вновь растянувшись на полу, он откинул голову на подушку, приспустил веки, а затем совсем закрыл глаза. Казалось, он погрузился в тревожную дремоту: веки его подрагивали, а когда он