— Пока не пойму. Что было потом?

— Ничего хорошего, могло быть гораздо хуже, если бы не жильцы дома. Главным образом пуэрториканцы, их много только что поселилось там. Они все были увлечены моим отцом, обходились с ним так, словно он Иисус Христос, сошедший на землю ради них, и поэтому пользоваться их добротой было легче. Там была одна пара — Хулио и Марта Гутьеррес, — у них было пятеро своих детей, и они, можно сказать, меня вырастили. Я ел вместе с ними, спал вместе с ними — старик не хотел, чтобы я спал в той жалкой подвальной комнате, — и, пожалуй, для них я был самым значительным членом семьи. А мой отец беспокоился только о том, чтобы я стал замечательным юристом, а потом замечательным государственным деятелем, как Уильям Дженнингс Брайан, его любимый герой, и тогда я смогу решать для него все мировые проблемы. Видишь, каким жалким фантазером он был.

Когда я вернулся из армии, у него была все та же навязчивая идея, и, на мой взгляд, быть юристом ничуть не хуже, чем кем бы то ни было, поэтому я прошел суровую школу и стал клерком в одной из фирм в деловой части города. Какое жалованье получал, не буду говорить, но могу сказать, что, если бы не стряпня Марты по вечерам, я был бы чертовски голодным судебным клерком.

Потом однажды старика увезли в больницу. Ничего мелодраматичного не было — в мороз он разгребал снег перед домом и получил воспаление легких. Его отвезли в городскую больницу, и там он через несколько дней скончался. Важно то, что произошло потом.

Мюррей вынул сигарету из пачки, на сей раз закурил, вкус во рту, как и ожидал, был горьким. Чувствовал он себя так, что подумал, не заболел ли. Такое ощущение пронизывающего холода, должно быть, ранее испытала Рут.

— Что произошло? — спросила она.

— Произошел фарс. Я не мог собрать денег на похороны, а в больнице требовали, чтобы я забрал тело и похоронил. Я чуть с ума не сошел, пытаясь собрать триста долларов наличными, и в конце концов Гутьерресы и другие жильцы дома сделали это для меня. На похоронах присутствовали все. Думаю, они любили старика благодаря его ломаному испанскому языку и всему тому, о чем он им говорил, словно они были своими, и он любил их и уважал. Должно быть, прошло немало времени, прежде чем они что-то поняли из его речей, если только вообще смогли понять. Так что видишь, почему они смотрели на него снизу вверх.

— Да, — сказала Рут, — вижу.

— Уходя с кладбища в тот день, — продолжал он, — я понял, что с меня хватит. Отправился прямиком в контору агентства «Конми», где открылась вакансия — возможность получать настоящие деньги, возможность быть человеком. Понимаю, это смешно слышать теперь, когда положение вещей совершенно изменилось, но тогда мне было не смешно. Я больше не вернулся в ту юридическую фирму, где работал, и даже не оглянулся. Я пошел прямо туда, куда хотел, и вот почему могу сказать, что не защищаюсь. Я знаю, почему нахожусь в этом углу, а если забуду, могу взять грошовый блокнот, в котором старик писал стихи, и вспомнить почему. Места для благонамеренных глупцов в этом мире нет. Мир суров, даже когда у тебя есть мозги и ты умеешь ими пользоваться.

Мюррей наблюдал за Рут, чтобы понять, как она это восприняла, смогла ли оценить глубину его чувств. Когда она медленно покачала головой, сердце у него сжалось.

— Нет, — равнодушно сказала она, — это вовсе не в духе Диккенса. Это в духе Мюррея Керка. — Пожав плечами, она отвернулась. — Мне нужно возвратиться домой, — сказала она так, словно речь об этом не заходила. — Как быть с одеждой? Моя насквозь мокрая.

Вот и все, понял Мюррей. Вечеринка окончена, пришло время сказать «прощай», не «до свидания». Он указал на нижний ящик шкафа, где лежали вещи Диди.

— Там есть кое-что — юбки, свитера, пара красивых шлепанцев, которые сойдут за туфли. Это вещи Диди, — сказал он, надеясь вызвать на это какой-то ответ, пусть даже язвительный, — так что, думаю, будут впору. И можешь взять одно из моих пальто.

Рут осталась равнодушной.

— Хорошо. Сколько времени нужно, чтобы сюда приехало вызванное такси?

— Такси не нужно. Я отвезу тебя.

— Я не хочу.

— А я хочу. Существует некий крутой джентльмен, который может всерьез тобой заинтересоваться.

— Не думаю, — сказала Рут.

— Просто не веришь.

— Да. Не верю.

Мюррей спокойно сказал:

— Ты до сих пор считаешь, что я играю на стороне Уайкоффа. Несмотря на то, что видела этим вечером.

— Да.

— Как убедить тебя? — спросил он. — Принести доказательство вины Арнольда, перевязанное розовой лентой?

— Это невозможно, — сказала она.

Мюррей сдался. Больше не было никакой возможности проникнуть сквозь стену, которой она себя окружила, не было смысла биться о нее, от каждого удара стена, казалось, только становилась крепче. Поэтому он вез Рут домой в молчании, ее ответом ему были последние слова, сказанные между ними.

Когда он вернулся к себе, в окнах появился серый утренний свет. Синее платье валялось на полу у проигрывателя, у сохнувших подле нее туфель на высоком каблуке загибались носки. В ванной ее белье и чулки были аккуратно развешены на вешалке для полотенец, газета, которую он читал, принимая ванну в прошлый вечер — в прошлый век! — лежала так же аккуратно сложенная на раковине.

Он сгреб все во влажный узел — белье, чулки, платье, туфли, газету, — скомкал и швырнул в мусорный ящик. Потом пошел в спальню и поднял телефонную трубку.

Миссис Нэпп долго не отвечала, а когда ответила, голос ее звучал сонно.

— Мистер Керк, — спросила она, — ничего не случилось?

— Нет, — ответил Мюррей, — я приеду в агентство позднее. А вы тем временем отправьте двух человек наблюдать за мисс Винсент. Рут Винсент, записали? Только она не должна знать, что ее охраняют. Займитесь этим сразу же, как приедете на службу. Да, и закройте досье на Ландина. Агентство «Конми — Керк» больше не занимается этим делом.

— Да? — недоуменно спросила миссис Нэпп. — Тогда на чей счет нам отнести расходы на охрану мисс Винсент?

— Я сказал только, что «Конми — Керк» этим делом больше не занимается. Теперь я буду заниматься им лично. А связанные с этим делом расходы отнесите на мой счет. Не в агентстве, а здесь, в отеле. Запишите все на Мюррея Керка.

Лео Маккенна — знавший о системах защиты от взломов больше кого бы то ни было в Нью-Йорке — сказал, что это невозможно. Он склонился над письменным столом, едва не касаясь головой головы Бруно Манфреди, и рассматривал сделанный Мюрреем грубый набросок устройства в окне Уайкоффа. Было ясно, что Лео с первого взгляда не понравилось то, что он видел.

— В данную минуту, — заговорил он, — могу сказать только одно. То, что вы мне показываете — стандартная фотоэлектрическая система, которую мы больше не рекламируем. Сейчас в моем деле девиз, как и во всех других: улучшай или разоряйся. Либо даешь покупателю за те же деньги больше и лучше, либо какой-нибудь тип вроде Хоха или Гарфилда выходит на рынок с системой, у которой есть стабилизатор, хромирование или что-то еще, и уводит покупателя прямо у тебя из-под носа. Вот почему теперь, когда покупатель хочет стопроцентной безопасности и деньги не вопрос, мы продвигаем нашу новую ультразвуковую систему. Позвольте, джентльмены, объяснить вам, что это за система, которую вы мне показываете. Защита от пола до потока, мертвых зон нет…