Сейчас ему хотелось только сесть в машину и уехать. Машина представлялась ему символом всего прекрасного и желанного в мире. Это было убежище на колесах. Средство добраться как можно быстрее туда, где есть возможность запереться, поглощать алкоголь, пока кровь не согреется снова, и спокойно смотреть на тот факт, что чересчур живое воображение мешает ему быть по-настоящему смелым.

Он побежал к машине, прихрамывая и прижимая папку к груди. Дверца была не заперта — только Бруно мог догадаться, что дверцу не нужно захлопывать при такой срочности, — влез внутрь и спрятался на заднем сиденье, оставив незапертой. Потом Бруно вышел из дома, сунул в карман квитанционную книжку, демонстративно сунул ящик с инструментами на заднее сиденье, захлопнул дверцу, сел за руль, завел мотор, и Мюррей ощутил, как вибрация пронизывает тело, словно ощущение начавшейся заново жизни.

Колеса завертелись на обледенелой дороге, пробуксовывая, машина тронулась вперед, нашла сцепление колес с дорогой и двинулась по подъездной аллее, подпрыгнула на небольшом возвышении перед дорогой, идущей мимо владений Джорджа Уайкоффа. Свернула на нее, и Бруно так увеличил скорость, что вибрация превратилась в мягкое покачивание, протянул руку назад и похлопал Мюррея по темени.

— Скажи мне одну вещь, — попросил он. — Правду говорят, что человек может поседеть, если сильно испугается?

Когда они выехали из туннеля на Манхэттен, Бруно спросил: «Куда?» — и Мюррей ответил:

— Давай к тебе. Уайкофф может вскоре наведаться в контору и отель, и я не хочу находиться при этом там. А мы тем временем просмотрим бумаги, узнаем, что в них.

— Как хочешь, — сказал Бруно.

Манфреди жили в каркасном доме на тупиковой улице, задний двор выходил на отрезок лонг-айлендской железной дороги, откуда то и дело доносился грохот медленно идущих товарных поездов. Дом был старым, но содержался в порядке, многое было сделано руками Бруно. Мюррей узнал несколько лет назад, получив неожиданное приглашение помочь выложить дорожку каменными плитами, что хозяин с азартом посещал школу «Сделай сам», и любимый дом больше всего удерживал его в Нью-Йорке, когда Коллинз предлагал ему хорошую работу в Калифорнии. Что, как однажды нехотя признал сам Фрэнк Конми, было плюсом для агентства. Не каждый день встречаешь таких людей, как Бруно.

Когда они вошли, Люси Манфреди пила кофе за кухонным столом. В поношенных туфлях, в коротком домашнем платье, с накрученными после бигуди локонами, глядя в прислоненную к сахарнице газету, она казалась утрированным изображением усталой хранительницы домашнего очага. Увидев спутника мужа, она приподняла брови.

— Ну, что скажете? — язвительно сказала она. — Смотрите, сам великий человек. Поразительно, что он появился в то время, когда одна из моих страхолюдных подружек может выскочить из чулана и вцепиться в него. — Обвиняюще указала пальцем на Мюррея. — У тебя хватает наглости так говорить. Как только не стыдно?!

— Мне? — сказал Мюррей. — Что я сделал?

— Ты знаешь. И он знает. — Люси навела палец на Бруно. — Разве ты не говорил мне…

Бруно вздохнул.

— Говорил. Теперь оставь его в покое, потому что у него уже есть подружка. И вообще, какое тебе до этого дело? Приготовь нам кофе и перестань беспокоиться о том, кто с кем вступает в брак. Или предпочтешь чего покрепче? — спросил он Мюррея.

— Покрепче, — ответил тот. — Большую порцию.

Мюррей выпил большую порцию, потом еще одну, а Люси без всякого смущения смотрела на него с любопытством, упершись локтем в стол и подперев ладонью подбородок.

— Кто эта подружка? — спросила она. — Та помешанная из Техаса, с которой был здесь в тот раз?

— Может быть.

— Может быть. Все еще выражаешься так, Мюррей, все еще остаешься Мистером Осторожным. Послушай, знаешь, что я думаю? Думаю, ты превращаешься в одного из тех ребят, которые так боятся жениться не на той девушке, что не женятся вообще. Становятся замкнутыми и злобными. Смотри, как бы этого не случилось с тобой.

— Ладно, раз так хочешь, посмотрю.

— Без женитьбы у тебя не может быть детей, — предостерегла Люси.

— Это ты так думаешь, — сказал Бруно. — Слушай, я же просил оставить его в покое. Уберешь со стола, чтобы мы могли заняться работой? А потом иди, смотри телевизор.

Люси с грохотом опустила посуду в раковину.

— Не хочу я смотреть телевизор. Надоел он мне. Хочу сидеть здесь, в своей кухне, читать свою газету, заниматься своими делами, как всегда. Если ты не против.

Она плюхнулась на стул и подняла газету, бросая им вызов.

Бруно беспомощно предложил Мюррею:

— Хочешь, я приведу в порядок стол…

— Не надо, — сказал Мюррей. — Сойдет и так.

— Спасибо, — промолвила Люси из-за газеты.

Мюррей положил папку на стол. Листы бумаги в ней были тонкими, но даже плотно сложенные вместе были толщиной с большой том. Бруно, придвинув стул, сел рядом с Мюрреем, и они стали вместе изучить первые страницы.

— Они за этот год, — сказал Бруно, — вот и все, что я могу понять. Что понимаешь ты?

Страницы были разделены на колонки, каждая представляла собой тесный ряд цифр. Мюррей провел пальцем по горизонтальной линии вверху страницы и заговорил:

— Кое-что здесь просто. Пропустим первую запись — «Одиннадцать Б один», — потому что это, видимо, кодовое обозначение конкретной даты. Затем следует двести двадцать долларов под буквами од, что может означать общий доход за день, и сто сорок долларов под чд, что может означать чистый доход после уплаты выигрышей, затем следуют «Непосредственные расходы наличности», что, по-моему, означает случайные расходы, вычтенные из чистого дохода. А затем следует запись «Тринадцать Е двести семьдесят семь» — кодовое обозначение для чего-то другого. Нам прежде всего нужно разобраться с датами. Потом мы находим третье мая, видим запись «тысяча долларов» и понимаем, что Ландин обвинен справедливо. Он, наверное, брал много взяток, но единственная, связанная с этим обвинением, получена третьего мая.

— Постой-ка, — сказал Бруно. Пристально вгляделся в страницу. — У кого-то в этой организации превосходное чувство юмора. Знаешь, что означает запись «Непосредственные расходы наличности»?

— Конечно. Это затраты на ведение дела в тот день.

— И какие. Посмотри на первые буквы, дружок, и у тебя получится Н-Р-Н. Налаженные расчеты с начальством. Взятки. И рядом, Мюррей, номера полицейских значков. Эти люди записывают номер каждого полицейского, получающего от них деньги. Вот что означает «Тринадцать Е двести семьдесят один». И для чего им все эти хлопоты? Какая разница, раз взятка выплачена?

— Разница большая. Каждый полицейский, номер которого записан здесь, должен быть посредником между преступным миром и полицией, человеком капитана, его дело — брать деньги и передавать наверх. Но что происходит, когда кто-то из больших шишек говорит Уайкоффу: «Ты не внес плату на прошлой неделе. Что скажешь?» Тогда Уайкоффу нужно только просмотреть эти записи и ответить: «Мы выплатили сто долларов или сколько там полицейскому с номером значка таким-то». И на основании этого сообщения они берут обманщика.