Опознать Гуннель не составило никакого труда. Она сидела в маленькой кофейне Wayne’s Coffee. Понурая, изможденная женщина. Удивительно, как она вообще сюда дошла – Эмили не совсем понимала, почему мать Кати захотела встретиться именно здесь. Почему не у Эмили в конторе или, на худой конец, не у нее дома. Не захотела – значит, не захотела. Ее право.

Гуннель нагнулась над чашкой с жидким чаем так, будто вот-вот рухнет ничком на стол. Эмили пару минут за ней наблюдала – женщина даже попытки не сделала поднять голову и хотя бы посмотреть, что творится вокруг. Так и сидела, чуть не клюя носом в чашку. Длинные, давно не мытые светлые волосы перевязаны кокетливой розовой ленточкой – выглядит почти как извращение.

Вокруг за столиками полно людей, но на нее никто не смотрит. Заняты своими делами, к тому же разговаривают на каком-то или каких-то не известных Эмили языках.

Она прикинула вероятность подслушивания – и оценила ее как минимальную.

– Значит, это вы – Катин адвокат?

– Да. Но я почти не успела с ней поговорить. Когда вы виделись в последний раз?

– Такая, в сущности, чудесная девочка… Очень тяжело все это.

Эмили предполагала, что ей предстоит нелегкий разговор. Даже не предполагала, а знала.

– Я даже представить не могу, через что вам пришлось пройти.

– Ни один человек не выдержит.

Эмили подняла чашку капучино, но как только нежная молочная пена коснулась губ, почувствовала тошноту.

Поставила чашку на место.

Гуннель так и не ответила на ее вопрос.

– Когда вы виделись с Катей?

– А почему вы спрашиваете?

– Пытаюсь понять, что произошло, а для этого мне нужно больше информации.

Женщина согнулась еще больше. Эмили испугалась, что сейчас она и в самом деле клюнет носом в горячий чай.

– Тогда понятно… – почти прошептала Гуннель.

– Так когда же вы виделись? – спросила Эмили в третий раз.

– Я звонила ей несколько месяцев назад и предупреждала, чтобы она не связывалась с этим Адамом. Она не послушала. Надеюсь, он получит пожизненное…

– Извините, пожалуйста… я могу показаться назойливой, но вы не ответили на мой вопрос. Важно ничего не упустить. КОГДА ВЫ ВИДЕЛИСЬ С КАТЕЙ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ?

Гуннель внезапно выпрямилась на стуле, будто сработала какая-то пружина. Эмили даже вздрогнула. Она не ожидала такой резкой перемены.

– Я не видела мою дочь пять лет. Ни разу после ее совершеннолетия. И это никакого отношения к делу не имеет.

– Нет… разумеется, нет. Но, может быть, у вас все же есть, что рассказать?

Гуннель встала.

– Катя обвиняла меня во всех смертных грехах. В каких-то поступках, которые якобы совершила десять лет назад. Вечно так. Наделают глупостей, а потом ищут виноватых.

Эмили точно ударили в солнечное сплетение. Ни у нее в конторе, ни на допросе в полиции Катя не говорила, кто познакомил ее с ее мучителем. А сейчас… вспышка: она вспомнила слова Кати: «… один человек, которому я очень доверяла».

Человек, которому я доверяла… кому может безгранично доверять девочка в тринадцать лет?

Эмили с трудом уняла дрожь и постаралась говорить как можно спокойнее.

– То есть Катя считала, что вы в чем-то перед ней виноваты? Я правильно вас поняла?

Всю мировую скорбь как ветром сдуло. Гуннель заговорила быстро и с накалом.

– Она вечно так… навоображает себя неизвестно что… Одни фантазии.

– Она имела в виду то, что с ней произошло, когда ей было тринадцать?

– Поди ее пойми, что она имела в виду.

Эмили лихорадочно пыталась сосредоточиться: мысли прыгали, как зерна кукурузы в машинке для поп-корна. Разговор с Катей у нее в конторе, допрос в полиции у Нины Лей. Вопросы, ответы. Вопросы, на которые Катя не ответила. Как она реагировала…

Еще как реагировала! Слезы, бледность, дрожащие руки…

Эмили отвела глаза – ей было трудно смотреть на Гуннель.

И отвернувшись, глядя на снующую из магазина в магазин толпу, она спросила:

– А вы догадывались, что с ней происходило в те годы?

Дверь открыл отец.

– Роксана, солнышко, как твои дела? Почему такой усталый вид?

Кольцо из носа, в соответствии с родительскими понятиями, она вынула, но как скрыть смертельную усталость?

– Усталый? Нет… со мной все в порядке.

В прихожей на полу – пара новых тапок для гостей.

– А где мои, баба?

– Не знаю, золотце. Спроси у мамы.

На отце – мягкие тренировочные брюки, похожи на те, в которых Билли занимается йогой. С той лишь разницей, что отцовские куплены в Иране.

Они присели в кухне. Мать, оторвавшись на секунду от плиты, потискала Роксану и вернулась к стряпне.

Отец пододвинул ей коробку с шоколадным пралине.

Кто теперь ест пралине в шоколаде? Кроме отца, наверное, никто. Но Роксана все же выбрала одну конфету, которая ей показалась более или менее съедобной.

– Спасибо.

Внутри оказался клубничный джем – невыносимо сладкий.

Надо работать над собой, решила Роксана. Не умею делать вид, что все в порядке. К тому же у меня хорошая новость. Они наверняка запрыгают от радости.

Но ничего не получалось. Ни единому солнечному лучу не пробиться через нависшую над ней грозовую тучу. Где взять деньги?

Единственный выход – начать производство кетамина самим, но смешные ветеринарные дозы – капля в море. И где брать сырье?

Зет просмотрел, наверное, штук сорок ветеринарных клиник и аптечных складов – все они охранялись, как ядерные полигоны. И так чуть не попались.

Он закинул удочки в Darknet – не хочет ли кто продать кеталар или схожие препараты. Единственный отклик – какой-то деградировавший нарик. В неожиданно изысканных выражениях сообщил, что у него в шкафу лежит какой-то пакет. Пакет неизвестно с чем, но он ему «невыносимо надоел».

Роксана постаралась стряхнуть безнадежные мысли.

– Я поступаю на психологию, – сказала она. – У меня очень высокий балл. Один и девять.

Минут через двадцать ликование начало понемногу стихать. Отец на радостях открыл бутылку шампанского и доел шоколад. Мать тут же начала строчить эсэмэски: Каспару, родственникам в Тегеран. Отец каждые две минуты подходил и обнимал ее, хохоча от радости. Поставил на максимальную громкость кассету с Дариушем, а мать стащила Роксану со стула и заставила танцевать.