– Слышишь, ты!.. Не моги моей девушке глазки строить,кому говорю!..

Шамарган, наверняка ждавший чего-то подобного, лишь веселейударил по струнам:

– А с кем прикажешь перемигиваться? С тобой, можетбыть?

Глиномес зарычал и полез из-за стола, легко отмахнувшись отподружки, пытавшейся его удержать.

– Спасите! Спасите! – подхватился и побежал отнего Шамарган. – Почтенные, спасите меня от любителя запретных утех!..

Народ помирал со смеху и вовсе не торопился его от кого-тоспасать. Шамарган же, заметив своих спутников, вошедших в трактир, лихимкувырком бросился им под ноги, не переставая при этом бренчать на арфе игорланить:

“…Снова едет на поиски горя и нужд

Дева-воин в броне воронёной!

Вновь туда, где ликует бездушное Зло,

А надежда молчит боязливо…” –

“Да когда ж наконец ты заткнёшься, брехло!

Эй, корчмарь! Ещё кружечку пива!..”

Хозяин заведения принял эти слова на свой счёт и сготовностью наполнил большую глиняную кружку. Глиномес, не разобравшись, посчиталтроих вошедших за случайных посетителей трактира и устремился прямо на них –ловить оскорбителя. Волкодав сделал движение ему навстречу. Короткое такоедвижение, всего, может быть, на вершок, кто нарочно не смотрел на него, тот ине заметил. Но могучему парню почудилось, будто его с силой толкнули в грудь,вышибив половину воздуха из лёгких. Он взмахнул руками и тяжело сел на пол,соображая, как могло такое случиться. Никакой стены поблизости не было; на чтоже он налетел?.. Эврих взял кружку со стойки, попросив добавить к ней ещё тритакие же, и присоединился к друзьям, устраивавшимся за столом возле входа. Онподсел к ним, как раз когда Волкодав спросил Шамаргана:

– Ну как? Разузнал что-нибудь?

– А то! – был гордый ответ. – Конечноразузнал, и притом гораздо больше, чем кое-кому хотелось бы, чтобы вышлонаружу!

Только тут Эврих обнаружил, что за время, потраченное им напрепирательства с искушённым в законах вейгилом, его спутники, мало надеявшиесяна особые привилегии Лечителя, сами позаботились кое-что предпринять. Вот ипригодились им разнообразные способности Шамаргана, который именно по этойпричине и не пошёл с ними к наместнику (а вовсе не из-за своей малости посравнению с двумя воинами, как решил было Эврих). Зато теперь было очевидно,что чирахцы могли бы поведать своему вейгилу очень много занятного опроисходившем в доме мельника Шехмала Стумеха… если бы вейгил сумел ихспросить. Или, что важней, – если бы он того как следует захотел…

– Дочь мельника, госпожа Шехмал Шамоон, скоро полгодакак замужем за купцом Юх-Пай Цумбалом, торгующим винами, – рассказываллицедей. – Юх-Пай – младший сын, но не всем же достаются старшие, верно?Кстати, все говорят, что парень толковый… Он сам из Мельсины и пока не имеет вЧирахе своего крова, поэтому Шамоон по-прежнему живёт в доме отца. У них тутсвадьбы играют весной, после того как засеют поля: считается, что это должноспособствовать многоплодию молодых жён…

Волкодав про себя покривился. Свадьбы следовало игратьосенью. Любой венн знал почти с пелёнок, что именно этот срок был истов илюбезен Богам. Справь свадьбу в иное время – и нипочём не будет добра. АШамарган продолжал: – Как там у молодой купчихи Юх-Пай насчёт многоплодия,никому пока доподлинно не известно. А вот то, что сердечный друг у неё как был,так и остался, это вам половина города подтвердит. Звать его Бхубакаш, оннедавно унаследовал шорную мастерскую отца, но люди помнят, что подростком онприслуживал в “доме веселья”… и, я подозреваю, поднаторел там в таких любовныхизысках, что уж куда против него мужу-виноторговцу… вдобавок почти сразууехавшему в Халисун.

– Ясно, – сказал Волкодав.

Мыш сидел между ними на столе, невозмутимо лакал из блюдечкамолоко с накрошенным хлебом и не обращал внимания на любопытные взглядыпосетителей.

– Кое-кто говорит, будто Шамоон ещё и мстит такимобразом отцу за некие обиды, нанесённые в юности, – продолжаллицедей. – Иные же утверждают, что месть предназначена мужу, за то, что неувёз её сразу в столицу, как ей того бы хотелось, а, наоборот, сам надумал вЧирахе осесть… Впрочем, это неважно. Куда интереснее, что Бхубакаш наведываетсяв дом мельника почти каждую ночь, открывая своим ключом маленькую дверцу встене, окружающей сад.

– Видел я эту стену… – вспомнив древние чёрные камни,казавшиеся ему крадеными, пробормотал Волкодав. – И дверку в ней видел…

Он вертел в руках опустевшую кружку. Богатство странычувствуется во всём; тот же “Корчемник” был трактиром не из самых дорогих вгороде, не чета “Стремени комадара”. Но и здесь посуда, предназначеннаяразбиваться чуть ли не каждодневно, была красивая, тонкостенная, сделанная накругу, и гончары выводили её не абы как, лишь бы “наляпать” побольше, а сбезошибочным чувством меры и красоты. К тому же и глина в окрестностях Чирахиводилась какая-то занятная. Изделия из неё после обжига обретали сизый матовыйблеск, словно покрывались налётом. Говорили, будто молоко в подобных кувшинахоставалось холодным и долго не прокисало, да и пиво становилось вкуснее. Таконо, похоже, и было. Кружка нравилась Волкодаву.

– Ну так вот, – продолжал Шамарган. –Кажется, дней десять подряд им не удавалось увидеться, потому что новый конюх,в отличие от другой прислуги, обладал очень острым слухом, не притуплявшимсядаже от почти откровенных посулов. Вот тогда-то пропало у купчихи драгоценноесапфировое ожерелье, и шо-ситайнец был обвинён в краже. А слуги, так дружносвидетельствовавшие против него, были из тех, что целых десять дней лишалисьпривычных подачек. Вот так.

Молча слушавший Винитар усмехнулся углом рта.

– Надобно думать, – сказал он, – поближе кприезду мужа ожерелье непременно “нашлось” бы. Где-нибудь на дне ларя с овсом,когда оттуда позаботились бы наконец выгнать мышей… или ещё в другом месте,которое, по общему мнению, непременно выбрал бы конюх…

– Именно, – кивнул Шамарган.

Винитар ехал по улице на вороном Сергитхаре. Так или иначе,им предстоял немалый путь вместе. Прежде, чем пускаться в дальнюю дорогу, конюи всаднику следовало привыкнуть друг к другу, познакомиться, подружиться. Ибокак знать наперёд, кому из них кого и при каких обстоятельствах, может быть,доведётся спасать?..

Пока Винитар лишь испытывал всё возраставшее уважение кшо-ситайнцу Винойру, прежнему хозяину Сергитхара. Испуг и озлобление, вызванныеневесёлыми жизненными переменами, начали проходить, и жеребец всё болеестановился таким, каким, по всему видно, был прежде: понятливым, ласковым ипослушным. Он безо всякого труда нёс Винитара, охотно отзываясь на малейшеедвижение повода или ноги у своего бока, даже на изменение положения тела вседле. Он хотел угодить человеку, потому что человек ему нравился. С нимСергитхар не боялся ни брехливых собак, ни скрипучих повозок, ни голубей,неожиданно взлетающих прямо из-под копыт. Даже при виде других жеребцов онограничивался лишь тем, что воинственно прижимал уши, но в драку первым не лез,понимая, что несущему всадника приличествует достойная сдержанность.Шо-ситайнское седло на потнике из мягкого войлока удобно облегало его спину…Правда, делалось это седло под человека ростом Винитару примерно до плеча.Рослому кунсу в нём было не слишком удобно, но неудобство было вполне терпимым.Да и не менять же седло, ведь если всё пойдёт как надо, в довольно скоромвремени коня придётся вернуть…