– Стало быть, – сказал Волкодав, – теперь утебя в Мельсине дворец, набитый золотом и наполненный слугами…

– Варвар!!! – возмутился Эврих и от возмущениядаже остановился, а Афарга с Тартунгом на всякий случай придвинулись ближе ксвоему благодетелю, явно соображая, не придётся ли всё-таки егозащищать. – Варваром ты был, брат мой, варваром и остался, хотя бы Ниилити обучила тебя книжки читать!.. Это я тебе в лицо говорю и обратно свои словани за что не соглашусь взять! Что за привычка всё исчислять в деньгах!.. Дабудет тебе известно: когда достойный шад возжелал всячески вознаградить меня, яиспросил лишь возможности всемерно пополнять свою сокровищницу премудрости,изучая собрания драгоценных книг и беседуя с достойными бесед!.. Я воистинускорблю, если ты до сих пор не способен понять…

– Да провались он, твой дворец, – буркнулВолкодав. – И твоё золото. Можешь ночной горшок себе из него сделать,небось долго прослужит. Я вот что знать хочу: ты со здешним вейгилом только какпроситель разговаривать можешь? Или шадский Лечитель чего-нибудь и потребоватьправо имеет?..

Эвриху понадобилось несколько вполне ощутимых мгновений,чтобы перенестись из тронного зала мельсинского дворца обратно в пыльную,душную и до невозможности дневную реальность Чирахи. Он огляделся. Они стоялиперед домом наместника.

* * *

Вейгил, как и полагалось уважаемому саккаремскому сановнику,оказался дороден, осанист и седобород. Согласно мнению, издревле бытовавшему ународа этой страны, дородство означало спокойное благополучие в делах и потомуприличествовало как домовитой хозяйке, не обремененной надобностью хвататься задесять дел разом, так и вельможе, чей город наслаждается миром и процветанием.Вейгил радушно приветствовал Эв-риха, он рад был всячески услужить Лечителюнаследницы Агитиаль, но историю, рассказанную своим седьмым помощником,повторил почти слово в слово.

– Могу ли я узнать, что подвигло тебя на такое участиев судьбе злополучного воришки, почтенный? – поинтресовался он затем.

– Я никогда не встречал несчастного шо-ситайнца,высокородный вейгил, – ответил аррант. – Но здесь со мной человек, всвоё время хорошо знавший Винойра. И у этого человека есть весомые основанияутверждать, что твоё правосудие совершило прискорбнейшую из возможных ошибок,осудив невиновного.

– Винойр происходит из племени, у которого кражасчитается немыслимым делом, – заговорил Волкодав. – Взять в бою – да,для них это святое. Но воровство – занятие не для мужчин.

Вейгил покачал головой.

– Жизнь была бы намного проще, почтенный иноземец, еслибы мы могли составлять полное представление о человеке лишь по его племеннойпринадлежности, – сказал он венну. – В царствование предшественникасолнцеликого Мария мне довелось служить на северо-востоке страны, и я неплохоузнал нравы степных мергейтов… если такое название тебе что-нибудь говорит. Уэтих кочевников кража тоже считается величайшим грехом… но – только пока речьидёт о своих. Мергейт у мергейта не стащит даже куска сухого навоза,приготовленного для костра. Но все чужие, все иноплеменники для них – не вполнелюди, а стало быть, и человеческим законам не подлежат. Поэтому, например,саккаремского земледельца можно как угодно обманывать и обирать. И если слово,данное мергейтом мергейту, ценится дороже золота и породистых табунов, то такоеже слово, данное пахарю, немедленно уносит ветер… Для того, чтобы доказатьмергейтам их заблуждение, иной раз требовалась вся мощь нашей вооружённойруки. – Тут вейгил покосился на деревянный костыль, стоявший рядом с егокреслом, и стала понятна другая причина его нынешнего дородства. – Да,друг мой, некогда я был воином, редко покидавшим седло, и не дослужился докомадара именно из-за вероломства мергейтов. А всё оттого, что онираспространяют присущее им благородство лишь на своих. Скажи, многим ли тыготов поручиться, что твой друг шо-ситайнец не повёл себя таким же образом,приехав в иную страну?

– Своей свободой, – хмуро проговорилВолкодав. – Я знаю Винойра гораздо лучше, чем тебе кажется, высокородныйвейгил. Я занял бы его место в невольничьем караване, если бы это могло тебяубедить.

Эврих в ужасе посмотрел на него… Вейгил же погладил бороду иповернулся к молча стоявшему Винитару:

– А ты что скажешь, почтенный?

– Мой народ – сегваны, – ответил молодойвождь. – И у нас не принято свидетельствовать о мужчинах и женщинах, скоторыми не жил под одной крышей и не ходил в море. Но за шо-ситайнца ручаетсячеловек, которому я неоднократно без колебаний вверял свою жизнь. И потому яприсоединяю к его ручательству своё, высокородный вейгил, в надежде, что клятвакунса и потомка кунсов острова Закатных Вершин способна тебя убедить.

На лице вейгила промелькнула тень некоего чувства,подозрительно похожего на восхищение, – о, как они готовы стоять один задругого, эти воины из северных дебрей!.. нам бы подобную верность!.. Носедобородый наместник, сам бывший некогда воином, уже много лет жил всовершенно другом мире, где, кроме простой чести и верности товарищу, следовалоиметь в виду удобство своего кресла и устройство судеб родни. А значит,приходилось брать в расчёт перво-наперво расположение вышестоящих, причёммногочисленных и также занятых собственными выгодами, к тому же частопротивоположного свойства…

А кроме того, легко произносить самые страшныепоручительства, какие угодно “я бы” и “если бы”, зная наверняка, что насамом-то деле никто тебя не поймает на слове и в рабский караван не поставит.Это тоже было отлично известно вейгилу. Последние годы он сам часто сравнивалсебя с рулевым большого парусного корабля, лавирующего в узких чирахскихпротоках при коварном течении и переменчивом ветре. И то, что он в конце концовсказал, вполне соответствовало образу осторожного кормщика.

– Почтенные мои, – проговорил он, тщательноразглаживая изумрудные полы халата, и на руке, ещё не забывшей рукоять меча,блеснул перстень с мутно-желтоватым топазом, знак его власти. – Вот что,почтенные мои… ты, славный Лечитель, и вы, благородные чужестранцы. Весомыеслова произнесли вы передо мной, и, во имя Богини Карающей и Милосердной, уменя нет причин подвергать услышанное сомнению или искать в нём какую-токорысть. Но человек, о котором вы столь самоотверженно берётесь радеть, былосуждён в полном соответствии с законами Саккарема, и для признания егоневиновным, увы, недостаточно нескольких добрых слов в его защиту… даже из устлюдей безусловно достойных. Боюсь, как бы солнцеподобный не сделал меня младшимсборщиком податей, проведав, что я заставил судью изменить приговор просто вугоду человеку, снискавшему его расположение!.. Сделаем же так: если вы мнеразыщете доказательство, неопровержимо свидетельствующее о невиновностишо-ситайнца, я немедленно прикажу сделать в судебных книгах новые записи исовершу всё прочее, от меня зависящее, дабы загладить прискорбную ошибку. Вчастности, составлю письмо за своей подписью и печатью и употреблю казну, чтобывернуть осуждённого и, елико возможно, выкупить его распроданное имущество… Мнекажется, такое решение не нанесёт ущерба справедливости шада. Что скажете,почтенные?