— Как вы нас боитесь, даже в штаны напустили. — Я почувствовал, что так оно и есть. Мокро и тепло. С меня позорно капало на половицы. Он добился своего, а я… уж лучше бы мне оставаться на полу у его ног.

— Дай-ка ему еще раз, — сказал капитан Конкассер.

— Dégoûtant, — послышался чей-то голос. — Тout-à-fait dégoûtant [43].

Я изумился не меньше тонтонов. В американском акценте, с которым были произнесены эти слова, мне послышалась пылкость и мощь «Боевого Гимна Республики» миссис Джулии Уорд Хау {57}. Зрели в них гроздья гнева и молнией сверкал разящий меч. Они остановили занесенную надо мной руку моего супостата.

Миссис Смит возникла в противоположном конце веранды за спиной у капитана Конкассера, и ему пришлось изменить позу — столь ленивую и непринужденную, чтобы посмотреть, кто это говорит. Револьвер уже не был нацелен на меня, и я ступил в сторону, подальше от кулака тонтона. На миссис Смит была старомодная ночная рубашка, какие носили во времена колонии, а закрученные металлическими бигуди волосы придавали всему ее облику нечто кубистское. Она с непоколебимым видом стояла в сером свете раннего утра и отчитывала тонтонов резкими, отрывистыми фразами, вырванными из самоучителя Гюго. Она сказала им, что bruit horrible [44] разбудил ее и ее мужа; обвинила их в lâcheté [45] за то, что они избивают безоружного человека; вопрошала, по какому праву они здесь находятся, есть ли у них на то полномочия. Полномочия, полномочия… Тут лексикон Гюго подвел ее, подходящего слова в нем не нашлось.

— Montrez-moi votre [46] полномочия. Votre полномочия, ou sont-ils? [47] — На слух тонтонов таинственное иноземное слово звучало куда страшнее, чем слова знакомые.

Наконец капитан Конкассер заговорил:

— Мадам…

И ее свирепые близорукие глаза поместили его в фокусе.

— А! — сказала она. — Это вы? Вас-то я знаю. Вы избиватель женщин. — В самоучителе Гюго соответствующего слова не оказалось, и ей пришлось и дальше изливать свое негодование на родном языке. Она двинулась на Конкассера, перезабыв все, что было с таким трудом заучено. — Как вы смеете врываться сюда с револьвером? Дайте его мне, — и протянула руку, точно перед ней был мальчишка с рогаткой. Хотя капитан Конкассер не понимал, что она говорит, смысл этого жеста был ему совершенно ясен. Точно пряча свое сокровище от разгневанной мамаши, он сунул револьвер в кобуру и застегнул ее. — Встать с кресла, черная дрянь! Стоя со мной разговаривать! — И она тут же добавила в оправдание того, чему посвятила всю свою жизнь, словно этот отголосок нэшвиллского расизма обжег ей язык: — Вы позорите цвет своей кожи.

— Кто эта женщина? — слабым голосом проговорил капитан Конкассер.

— Жена Кандидата в президенты. Вы с ней уже встречались.

И по-моему, он только сейчас вспомнил сцену, разыгравшуюся на похоронах Филипо. У него выбили почву из-под ног. Тонтоны глядели на своего начальника сквозь темные очки и ждали команды, но ее так и не последовало.

Словарные запасы Гюго снова были в полном распоряжении миссис Смит. Как она, наверно, трудилась все то долгое утро, пока мы с ее мужем ездили в Дювальевиль! Она проговорила с чудовищным акцентом:

— Вы искал. Вы не нашел. Вы может идти.

Если не считать некоторой неправильности глагольных форм, такие конструкции вполне соответствовали второму уроку по Гюго. Капитан Конкассер пребывал в нерешительности. Несколько увлекшись, миссис Смит попыталась даже употребить в одной фразе сослагательное наклонение и будущее время и все перепутала, но капитан Конкассер прекрасно понял, что она хотела сказать следующее: «Если вы не уйдете, я приведу сюда мужа». Он сдался. Он увел своих подручных с веранды, и через минуту они уже катили к шоссе, сигналя еще пронзительнее, чем при въезде, и натужно похохатывая, чтобы хоть как-то залечить уязвленную гордость.

— Кто он такой?

— Один из новых дружков Джонса, — сказал я.

— При первой же возможности поговорю с мистером Джонсом на эту тему. С кем поведешься… У вас весь рот в крови. Пойдемте со мной наверх, я промою вам рану листерином. Мы с мужем в каждую поездку обязательно берем флакон листерина.

3

— Больно? — спросила меня Марта.

— Нет, — сказал я. — Теперь не очень.

Не помню дня, когда мы с ней были так наедине и так в мире друг с другом. Долгие дневные часы тускнели за москитной сеткой на окне спальни. Когда я вспоминаю этот день, мне кажется, что нам было дано увидеть вдали страну обетованную, мы добрались до самого края пустыни: впереди нас ждало млеко, ждал мед, и мужи, посланные высмотреть землю, шли, сгибаясь под тяжестью виноградных гроздьев. К каким же ложным богам мы воззвали тогда? Что еще должны мы были сделать, кроме того, что делали?

Впервые Марта приехала в «Трианон» сама, по собственному желанию, без уговоров. Впервые мы с ней заснули на моей кровати. Сон длился каких-нибудь полчаса, но с тех пор я ни разу не спал так крепко. Я проснулся, дернувшись от прикосновения ее губ: десны у меня все еще саднили. Я сказал:

— Джонс прислал мне письмо — извиняется. Он заявил Конкассеру, что такое обхождение с его другом считает оскорбительным лично для себя. Грозил прервать отношения.

— Какие отношения?

— А бог его знает. Пригласил меня выпить с ним сегодня вечером. В десять. Я не поеду.

В сумерках нам почти не было видно друг друга. Каждый раз, как Марта заговаривала, я ждал: сейчас она скажет, что ей пора уходить. Луис уехал в Южную Америку с докладом своему министерству иностранных дел, но оставался Анхел. Я знал, что она пригласила к чаю каких-то его приятелей, но чай — ведь это ненадолго. Смитов дома не было — еще одна встреча с министром социального благосостояния. На сей раз он просил, чтобы они приехали одни, и миссис Смит захватила с собой самоучитель Гюго, на случай, если понадобится перевод.

Мне послышалось, будто где-то хлопнула дверь, и я сказал Марте:

— Наверно, Смиты вернулись.

— А ну их, этих Смитов. — Она положила руку мне на грудь и сказала со вздохом: — Ох, как я устала.

— А усталость приятная или неприятная?

— Неприятная.

— Почему? — Вопрос был глупый, учитывая наше с ней положение, но мне хотелось услышать от нее то, о чем я сам столько раз говорил.

— Я устала от того, что никогда не могу побыть одна. Устала от людей. Устала от Анхела.

Я изумился:

— От Анхела?

— Сегодня я подарила ему целую коробку с разными фокусами и загадками. На всю неделю занятия хватит. Если бы провести эту неделю