– Кто посмел? – взревел Сигурд в ярости, резко повернувшись и глазами дикого оскорбленного зверя рассматривая Далимила-плеточника, подбирающего свой бич для следующего удара, если такой потребуется.

– Я посмел! – с вызовом сказал Далимил и отвел плетку за спину. Следующий удар занял бы секунду, а Сигурд даже приблизиться к нему не успел бы.

И герцог, встретившись взглядом с суровым воином, увидел вдруг в его глазах, что этот следующий удар, если в самом деле последует, придется в лицо ему, герцогу Трафальбрассу. Это будет страшный удар… Герцог не боялся никогда ни меча, ни копья. Но удар плеткой просто опозорит его на всю оставшуюся жизнь. Плеткой бьют животных и рабов, но не герцогов. Такой удар превратит его, сиятельного и знаменитого, в равного рабу.

– А ты еще откуда взялся и вообще, кто такой и кто дал тебе право ударить моего оруженосца? – спросил Сигурд уже без открытой ярости, которую только что демонстрировал. – Своих оруженосцев бить имею право только я.

– Я оруженосец рыцаря, которого вы зовете князем Ратибором, он бился сегодня в меле плечом к плечу с тобой.

– И что же, у вас в Аварии все лезут в дела, которые их не касаются?

Далимил не подтвердил свое аварское подданство и не отверг его. Сказал обтекаемо:

– В Аварском каганате есть хороший обычай. Там лжецов бьют кнутом. И я очень хочу ударить тебя, конунг, потому что ты – лжец и негодяй, каких не сыскать по белу свету.

– Что-то у нас сегодня происходит неприличное, господа… – хмурясь, сказал рыцарь с перевязанной рукой, сообразив, что кастовая принадлежность требует от него кастового братства. – Оруженосцы и простолюдины позволяют себе оскорблять рыцарей!

– Я только свидетельствую против конунга Трафаль-брасса, обвиняя его во лжи, – ответил Далимил. – И говорю о своем желании наказать лжеца, как наказывают последнего раба. Потому что только рабу прощается отсутствие чести. Его за это не убивают, а бьют.

– Что ты и твой князь можете знать про все это? – взревел Сигурд, почувствовав поддержку.

– Да, – сказал и рыцарь, – что ты имеешь сказать нам?

– Это я подобрал на дороге двух раненых саксов, что сопровождали эделинга Аббио во время подлого нападения. Они утверждают, что узнали людей Сигурда в нападавших, хотя те и были в одежде франков. Этих же людей они узнали и в повешенных. Это были люди Сигурда. Следовательно, отказываясь от них, конунг Трафальбрасс лжет и снисходит в своей лжи до уровня раба, которого следует бить кнутом.

Далимил умышленно не называл Трафальбрасса герцогом, а упорно величал конунгом, подчеркивая самозванство Готфрида и, следовательно, такое же самозванство его знатности. Это еще больше выводило из себя Сигурда. И только отведенная для удара плетка сдерживала готовую прорваться ярость. Плетка его просто пугала.

В это время Гунальд поднялся на ноги. Но рыцарь с перевязанной рукой теперь наступил на кинжал, не давая поднять его. Второй оруженосец герцога, такой же мощный, как Гунальд, выступил вперед и закрыл собой Сигурда от плетки Далимила.

Сигурд вдруг наклонил голову.

– Я сам бы проучил этих мерзавцев, – сказал он, чувствуя, что потерял поддержку. Кастовое братство в сакском рыцаре все же уступило братству национальному, к которому добавилось желание узнать правду, и герцогу пришлось опять выступать в одиночестве. – Но это ниже моей чести – поднимать оружие на простолюдинов в поединке. И потому я выставляю за себя двух оруженосцев. Пусть состоится Божий суд!

– Ты требуешь Божьего суда? Не кощунствуй! Ты проиграешь, Сигурд! – раздался из-за спин собравшегося круга новый голос, низкий, с сильным акцентом, с трудом выговаривающий сакские слова, но безжалостно-насмешливый. – Ты отдаешь своих людей на смерть, а себя на позор. Помни, что Бог всегда знает правду! И пусть это будет Бог христиан или Бог скандинавов или даже Бог иудеев. Бог всегда един, только разные народы по-разному понимают его, как понимают свой родной язык.

Рыцари и ратники обернулись.

– Я тоже свидетельствую против тебя, Сигурд, – сказал, выступая вперед, рыцарь, называемый князем Ратибором. – И мне ты имеешь право дать полное удовлетворение.

Сигурд вдруг низко наклонил голову, словно готовился, как зверь, к прыжку.

– Я ничего не имел против тебя, князь. Но ты сам приговорил себя к смерти. Завтра мы скрестим с тобой оружие. Я видел тебя сегодня в меле. Ты хороший воин. И нет среди франков такого, кто сможет с тобой справиться. И со мной они не справятся. Сначала мы побьем франков и саксов… Всех саксов, что собрались здесь сейчас… – взревел он. – А потом сразимся с тобой. Мы двое – самые сильные здесь. Я знаю. И останется только один. Единственный! Этим единственным буду я. Обещаю…

– Бог рассудит! – сказал мнимый Ратибор.

– А сегодня я хотел бы увидеть мертвым твоего оруженосца. Это будет для тебя предзнаменованием… Приведите коней! Бой будет на большом ристалище!

– Карл запретил ссоры во время проведения турнира, – сообщил рыцарь с перевязанной рукой. – И потому я предлагаю послать к Карлу гонца с просьбой разрешить бой в нетурнирное время.

– Пусть так, – согласился Сигурд. – Встречаемся на ристалище через четыре часа. Как приятно, должно быть, умирать на закате солнца…

Рыцарь с перевязанной рукой вопросительно посмотрел на князя Ратибора. Хотя тот и плохо говорил по-сакски, но все, очевидно, понимал и потому кивнул, звякнув бармицей, повернулся и ушел широким сильным шагом в сторону своей палатки.

– Хотел бы я знать, почему он не показывает лица… – сказал один из саксов.

– Поговаривают, – сказал другой рыцарь, – Ратибор получил сильный ожог от греческого огня, когда совершал очередной набег на византийские земли. И просто не хочет раньше времени пугать своих соперников собственным уродством, которое пострашнее любого оружия.

– Да, он не лишен благородства, хотя и аварец, – по-своему понял сказанное рыцарь с перевязанной рукой.

Ставр с Барабашем тем временем направились в Хаммабург не по дороге, где все еще сновали прохожие, а напрямую через лес, что значительно быстрее. За последние несколько дней лес вокруг города приобрел совершенно новые очертания. Множество людей, стремясь сократить путь, вытоптали столько новых тропинок, что человек, долго в здешних местах не бывавший, пришел бы в изумление и подумал, что попал он совсем не туда, куда следовало. Впрочем, Ставр, идущий, как всегда, первым, не обращал на тропинки внимания, ориентируясь только одному ему ведомым образом, и не терял правильного направления, даже совершая вынужденные обходы вокруг бурелома, или болотца, или каменной гряды, или другого препятствия, которое обойти было проще, чем преодолеть.

Барабаш все утро, до начала меле, был занят подготовкой новых стрел, потому что часть тех стрел, которые он использовал в состязании стрельцов, просто-напросто растащили зрители и герольды при мишенях то ли на амулеты, то ли просто на память. Еще бы, ведь о таком стрелке они детям своим рассказывать будут. И потому Барабаш не обижался, справедливо считая стрелу только расходуемым материалом.