Говорившего дружно поддерживали:

– Оно конечно… По стране бойцов-то хватило б…

– Франки из своих лучших поставили. А у нас – взяли, что под руку попадется.

– Специально Карл так мало времени на сборы дал!

– Это понятно…

– Это все ерунда! Мне бы тех же самых раза три в бой сводить, – сказал Трафальбрасс, – тогда выучка была бы не хуже, чем у франков. Иначе меле повернулось бы…

На него за такие слова смотрели не только с восхищением, но и с благодарностью.

У многих костров обсуждали слухи о рыцаре-бретере. Гадали, кем он может оказаться, и участвовал ли он в меле. Вездесущие оруженосцы разносили слухи. Рыцари слухи впитывали в себя как личную угрозу. Никому не хотелось нарваться на верную смерть, которую, судя по слухам, должна нести эта встреча.

– Если объявится, посылайте его ко мне! – так герцог, проходя мимо, бахвалился.

И шел дальше, специально костры не выбирая, останавливаясь, где придется.

У очередного огня четыре рыцаря-сакса подсчитывали свои потери. Герольд турнира официально объявил, что на ристалище погибло четыре рыцаря и двенадцать воинов. Двое скончалось вскоре от ран. Как ни странно, но среди погибших был только один сакс и один славянин-вагр, все остальные павшие оказались франками. Таким образом, поражение не слишком расстроило синих. Находилось много желающих приравнять поражение к победе.

– А почему бы и нет? Правила турнира выдуманы дураками, – почувствовав, что попадет в струю, авторитетно, уверенным голосом не давая права никому на обратное мнение, высказался Трафальбрасс. – Что из того, что солдата сбили с ног ударом меча и копья. Доспехи выдержали удар, и он еще жив. Настоящий воин дерется и лежа, бьет кинжалом, ногой, кулаком и кусается зубами. Такой у воина должен быть характер. И сколько он еще вреда принесет врагу, даже если ранен, прежде чем умереть. Вот по таким правилам следовало проводить меле. Тогда бы франки по-другому себя почувствовали. Тогда бы мы еще посмотрели, за кем останется победа. Отчаяние горы сворачивает, а вам ли искать отчаяние…

Ему опять поддакивали.

Герцог умел найти подход к сердцам воинов.

Впрочем, не видя лагерь франкской армии, о гипотетической победе саксов говорить оказалось сложным. Практически у каждого костра, а особенно там, где стояли палатки простых ратников, приведенных специально для меле Кнесслером, Аббио и Бравлином, раздавались стоны и лежали перевязанные, окровавленные люди. Франкские меченосцы свое дело знали, и те из ратников, кто получил удар мечом или копьем, приведенные или принесенные в лагерь собратьями, сейчас неопровержимым доказательством опровергали оптимизм Сигурда.

Герцог к этим стоящим в отдалении простым палаткам заворачивал чаще всего. Он стремился добиться расположения именно среди простых ратников-саксов, понимая, где зарождается мнение народа. Но чувствовал, что с рыцарями, по крайней мере, с большинством из них, и особенно с тем, кто не слишком хорошо относился к Аббио и Кнесслеру-Видукинду, а таких тоже было немало, ему легче поладить, чем с простыми людьми, приведенными на турнир из леса своими эделингами. И не понимал, в чем дело. Не понимал, почему его встречают откровенно прохладно.

Понимал это, однако, даже Лют, не говоря уже о самих ратниках. Они, конечно, отдавали уважение герцогу: та роль, что сыграл он в меле, никем не осталась незамеченной, и все отмечали, что без этого опытного командира бой мог бы закончиться раньше и большим поражением. И герцог всячески подчеркивал это в разговорах.

Если бы другого, равного ему командира не нашлось, про себя отметил Лют.

И, тем не менее, саксы у костров отводили взгляд в сторону при приближении Трафальбрасса и не спешили встать и освободить ему место. А то не слишком сердобольное участие, что он старался показать, склоняясь над ранеными и изувеченными, воспринималось почти как назойливое беспокойство, от которого лучше поскорее избавиться.

– У тебя что, три шлема на голове было? – спросил герцог у очередного костра, где сидел мрачный тяжеловесный воин, приложивший к голове тряпку, пропитанную каким-то вонючим травяным настоем.

– Мне и одного хватило, – ответил сакс, не вставая.

– Тогда зачем же ты голову свою неумную подставляешь под удар? Головой следует думать, а не пользоваться ею вместо щита.

– Оно конечно, – сакс внезапно согласился, и в голосе его герцогу почувствовалась откровенная угроза. – Кто-то, кто хорошо умеет это делать, головой думает… Кто-то думает, что умеет думать, хотя на самом деле сильно ошибается… Кто-то ее вместо щита подставляет… Кто-то находит, что лучше иметь на шее вместо ожерелья веревочную петлю, чтобы голова красивее смотрелась…

И для того, чтобы слова его выглядели красноречивее, воин встал и отбросил тряпку с примочкой, которую прикладывал к голове. Почти к ногам Сигурда отбросил.

Намек и жест были откровенны, как пощечина. Сигурд понял все. Понял, кто повесил его людей. Конечно же, это сделал эделинг Аббио, а вовсе не франки по приказу короля Карла. И ему следовало не саксов утром вести против франков, а саксов подставить под франкские мечи, чтобы им сильнее досталось в меле. Выходит, Аббио молчать не стал, и не оставил дело без ответа. Его воины в курсе события и, может быть, именно они вчера участвовали в захвате несчастных. Только вот возникает другой вопрос: как эделинг догадался, что напали на него не франки, а даны? Он не должен был догадаться об этом. Одежда была подобрана соответствующим образом, доспехи и оружие проверены и подобраны. Тщательно выучены и отрепетированы перед самим герцогом франкские фразы. И, тем не менее, Аббио, слишком плохо знающий франкский язык, чтобы разобрать тонкости акцента, догадался. И даже устроил засаду возле тела убитого.

Впрочем, засаду он мог устроить, даже не зная еще, кто на него нападал. Франки своих погибших воинов закапывают в землю. Простые разбойники погибших товарищей бросают на подкормку хищникам. Только норманны[36]и некоторые из славян сжигают погибших. Да еще сами саксы. Но в данном случае Аббио был уверен, что это были не саксы. Своих он узнал бы по каким-то деталям, да и нет причины своим нападать на него. Он был уверен, что за телом убитого придут товарищи. Или норманны, или славяне. И они пришли. И погибли с честью. Но теперь Аббио пытается вину за их гибель возложить на Сигурда.

– Что ты хочешь сказать своими словами, воин? – герцог, хотя и заметил оскорбление, тем не менее, сделал вид, будто ничего не произошло. Когда надо, он умел и оскорбления глотать, хотя все внутри кипело от бешенства. – Или тебя так сильно по голове стукнули, что ты, сам не зная зачем, всякий вздор болтаешь?

– Видел ли ты, Сигурд, четверых повешенных около королевской дороги?

– Видел, – спокойно ответил герцог.