Горислав, приняв рушник с прядью волос из рук княгини-матери, перешагнул за порог. И шагов его было не слышно совсем. Ходил он, как разведчик. Это и не удивительно. Ведь именно он с детских лет воспитывал Ставра, командира княжеских разведчиков, сделав его волхвом и отправив служить не в храм, а к князю.

Сфирка развернул кольчугу. И не удержался, посмотрел на княгиню-мать.

– Тяжело на больном плече железо носить…

– Он выдюжит… – сказала мать. – Он все выдюжит… И княжество сохранит.

Сам воевода уже встал, усами мотнул и сделал знак, чтобы подали кольчугу…

* * *

Сфирка собрал соглядатаев внизу, в каморке под лестницей, где раньше располагался Власко.

– Мальчик где? – спросил воевода у сотника стражи.

– Княгиня Рогнельда велела сменить седло на лошади и отправить мальчика. Куда он поскакал, мы не знаем.

Воевода кивнул.

– Добро!

Дражко выглядел энергичным, как раньше, до ранения, хотя сам себя чувствовал не совсем таким – непонятная легкость в теле, в походке, легкое головокружение, пришедшее после принятия настоя Горислава, не покинули его. Он ловил на себе удивленные взгляды людей, которые только два дня назад относили князя, бездыханного, бессознательного, почти неживого, до скамьи в спальной светлице, и удовлетворенно ухмылялся в усы. Эти люди снимали с него доспех, эти люди вытаскивали мизерикордию из его плеча. Они знали толк в ранах – тело каждого не однажды получало такие же. И знали, что встать через два дня на ноги, ходить и руководить, энергично, быстро, вникая в детали, как делал Дражко раньше – практически невозможно. А Дражко смог. Пусть удивляются. Пусть пример со своего воеводы берут, когда времена подступили трудные. Они боялись, что некому будет их возглавить в отсутствие Годослава? Боязно воинам быть без головы? Он сумел встать. Теперь дух воинов поднимется, теперь они крепче будут копье сжимать. Им есть, в кого верить, и воевода не подведет их. И никак не покажет свою боль.

– Где сама княгинюшка?

– У себя.

– Стражу у нее на этаже выставили?

– Обязательно, княже, как ты велел…

Разговор с соглядатаями занял несколько минут, таких драгоценных сейчас. Особых новостей не было. Бояре ждали, не решаясь на шаг ни в одну, ни в другую сторону. Единственно, Дражко убедился лишний раз – положение в Рароге неустойчивое.

– Пришла весть к боярам, – Сфирка доложил мрачно, – что даны на нас пошли… Должно, гонцы на местах ждали начала событий, коли так быстро добрались. Оживились, зашевелились, надежду ощутили. В любой момент готовы на улицы оружными вывалить, ворота распахнуть. Боюсь, на дворец сразу двинут… Страже одной, без стрельцов, не справиться…

Внезапно возникла мысль, где можно найти нежданную поддержку.

– А-ну, сказывайте-ка мне…

Князя-воеводу интересовали три боярина-христианина, которые открыто ориентировались на франков. Им не по пути с остальными, и даны, если заполонят Рарог, не пощадят их, как не пощадят свои же братья-бояре, случись победить данской партии. К тому же в христианских домах есть, что пограбить. Есть, что перехватить у них. Бояре-христиане одни из самых богатых среди бодричей. Одно плохо: в последние годы они почти не бывали у князя, за исключением дня приезда данского посольства и последующего приглашения на объявление княжьей воли в назначении наследника и соправителя. А если не появляются, то на дружбу рассчитывать не приходится. Остается рассчитывать на благоразумие, а это тоже кое-что. По крайней мере, следует задеть в христианах чувство самосохранения. Это они поймут точно. Сам Годослав христиан милостью не жаловал, хотя понапрасну и не притеснял и даже разрешал им держать на окраине Рарога небольшую церквушку для совершения странных и лживых иноземных обрядов. Захотят ли христиане поддержать княжескую власть? Захотят ли объединиться хотя бы с целью спасения своих жизней и своего имущества?

Надо сделать так, чтобы захотели!

За этой троицей соглядатаи следили меньше, но не оставили совсем без внимания.

Эти тоже вестями богаты. У христиан, как и у других бояр, дружины собраны. Оборонять дома думают. И не только у них мысли такие. Не бояре, а простые городские христиане, которых, правда, не так и много – сотня от силы наберется, опять же к войне готовятся. Сами в броне ходят и слугам оружие роздали. И поддерживают с боярами постоянную связь. В случае чего, готовы прийти на помощь друг другу или спрятаться за высокими оградами боярских дворов. А там усиленно укрепляют эти ограды, в домах меняют ставни на более прочные. В воротах выставили рогатки. Готовятся к обороне. То ли от данов, то ли от своих же бояр – неизвестно. Скорее всего, ото всех. Но за себя постоять готовы…

– На кого из них больше положиться можно? Кто данов сильнее всех опасается? Кто лучше за себя постоять сможет?

Сфирка подумал, повертел хитрыми глазками, острый подбородок подергал в задумчивости и непременно, как всегда делал, потер нос, словно ему чихнуть хотелось.

– Все трое – христиане… Верить им – себе дороже… Слова держать не могут… Но, пожалуй, Василий…

– Молод шибко. Авторитета нет…

– Ты привык, княже, что бояре стары должны быть и седобороды, – усмехнулся Сфирка одними прищуренными глазами, не позволяя себе усмехаться над мнением князя всем лицом или голосом. – Василий, однако же, твой ровесник будет… Такой же дельный да заводной. Двое других рядом с ним рыхловаты глядятся. Не так, стало быть, решительны.

– Зови Василия! – определился воевода.

Пусть и христиане, но они тоже бодричи! И он, как соправитель князя Годослава, имеет право приказать им, если сами не пожелают согласиться на помощь. Помощь-то взаимной должна быть, иначе в тугую годину не выстоять!

Сфирка тотчас, не выходя из каморки, отправил за боярином гонца из своих соглядатаев, благо, каменный, в два этажа дом боярина-христианина располагался неподалеку.

В дверь, на тень похожая, вошла княгиня Рогнельда. Бледная, с потухшим взором.

Дражко встал и даже усом не дернул. Внешне никак боли не проявил.

– Что ты, княгинюшка? Что тебе в светлице не сидится?

Она махнула рукой. Устало, чуть не обреченно.

– Я не помешаю. Тут посижу, послушаю.

Княгине поставили отдельную скамью в углу.

Василий пришел сразу. Одет в доспех – не на пир собрался. Удивился встрече не по чину – под лестницей. Брови поднялись ко лбу, но сказать ничего не решился. Должно быть, понял – дело военное. Еще больше удивился, глядя на воеводу. А слухи ходили, что лежит Дражко совсем немощный и вот-вот на Суд Божий предстанет. Покосился на Рогнельду с удивлением. Какое дело до грубых ратных дел может быть у женщины? Но и здесь слова не сказал. Наверное, и до христиан уже дошла весть, как княгиня заманила на копья своего отца.