– До тех пор, пока у него есть воображение.

– Ara. A еще мне интересно: вдруг рай – это то, каким ты его себе представлял? Может, когда туда попадают мусульмане, их ждет Аллах. И они такие: «Видите? Мы с самого начала были правы». А Трэвис, оказавшись там, пьет мед из рога или что-то вроде того.

– Надеюсь, что так и есть, – сказал Дилл. – Не хочу верить в то, что воспоминаний Трэвиса – всего, что он любил, всего, кем он был, – больше нигде не существует. К чему Богу сотворять в ком-то целую вселенную, а потом ее уничтожать?

– Ты все еще веришь в Бога?

Дилл какое-то время молча теребил в руке манжету рубашки, а потом ответил:

– Ага. Но я вот думаю: может, он создал все это, а потом понял, что хватил через край. Что если он просто не в состоянии уследить за всеми плохими вещами, которые происходят, и положить им конец? – Он умолк, задумавшись над своими словами. – Ну а ты?

– Не знаю, но хотела бы верить. Иногда верю, а порой – нет.

Порыв наполненного влагой ветра растрепал ей волосы.

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, сколько у тебя осталось весен? – спросил Дилл, отбросив прядь волос, которая лезла ему в глаза. – Нам сейчас по семнадцать, так что, если повезет, у нас будет еще шестьдесят три весны. Вроде того?

– Не задумывалась. Но теперь буду.

– Наверное, ответом всегда будет: еще одна, до тех пор пока не останется ноль. Но никогда не узнаешь заранее, когда в запасе будет ноль.

Они наблюдали за стервятником, который лениво кружил в отдалении, взмывая вверх на восходящих потоках ветра и скользя по воздуху.

– Ничего не кончится с нашим уходом, – произнесла Лидия. – Времена года не перестанут сменяться. Эта река не остановится. Стервятники так и будут кружить. Жизни любимых нами людей не оборвутся. Время продолжит разматываться. Истории будут писаться.

– Лидия.

Она повернулась, наклонив голову вбок, скользя взглядом по лицу Дилла.

– Ты в порядке?

Он уставился на свои ноги.

– Не уверен. Я сейчас в каком-то оцепенении. Но чувствую, как сгущается тьма. Так, как можно распознать надвигающуюся грозу. Я слышу голоса в темноте. – Он помолчал, собираясь с духом. – Мне нужно рассказать тебе кое-что.

И он поведал ей историю Змеиного короля. Она явно очень старалась сохранять нейтралитет, за что Дилл был ей благодарен, однако на ее лице читался неподдельный ужас.

Теперь ты знаешь, кто я. Теперь ты увидела, какой путь мне предначертан. Может, сила моей судьбы столь велика, что Трэвису пришлось умереть, чтобы привести ее в действие. Беги. Беги от меня так, как люди бежали от моего деда, Змеиного короля.

Еще несколько минут после того, как он закончил рассказ, Лидия сидела обескураженная и онемевшая.

– Горе сломило твоего дедушку, но это не значит, что оно сломит и тебя, – наконец произнесла она. Дилл уловил тень неуверенности в ее голосе, как бы сильно она ни пыталась это скрыть.

Он обхватил лицо руками и заплакал.

– Это у меня в крови. Словно в каждой моей клетке – яд. Прежде его что-то связывало, но горе высвободило его, и он стал растекаться по моему организму и отравлять меня. Как отравил деда и отца.

Лидия взяла Дилла за руку.

– Прошу тебя, услышь меня. Они поддались своей тьме. А тебе вовсе не обязательно это делать, и я хочу, чтобы ты пообещал мне, что никогда этого не сделаешь.

– Я не могу этого обещать.

– Пообещай, что, если тебе вдруг захочется сдаться, ты скажешь мне об этом. – Она коснулась его щеки ладонью, повернула его лицо к себе и пристально посмотрела ему в глаза. – Дилл, пообещай мне.

– Ты уезжаешь. Тебя не будет рядом.

Ее глаза наполнились слезами. Слезы покатились по ее лицу, падая на бетон. Наставив на него палец, она произнесла, уже тверже:

– Дилл, если понадобится, я потрачу все свои накопления и арендую частный самолет. Я в прямом смысле свяжу тебя по рукам и ногам изолентой, похищу и увезу с собой. А теперь пообещай мне.

Дилл сделал глубокий дрожащий вдох и отвел взгляд, но ничего не сказал.

– Дилл! – Она протянула руку и снова повернула к себе его лицо.

– Обещаю, – наконец прошептал он. Не знаю, могу ли я обещать то, что только что пообещал.

– Скажи полностью.

– Обещаю, что скажу тебе, если мне захочется сдаться.

– Пообещай, что, прежде чем ты надумаешь сдаваться, ты не только расскажешь мне об этом, но и хотя бы попытаешься сделать что-нибудь такое, чего сам от себя не ждешь, так как терять тебе все равно будет нечего.

– Что, например?

– Да все что угодно. Поступишь в вуз. Присоединишься к цирковой труппе. Будешь жить голым в вигваме. Главное – чтобы это не имело отношения к змеям и яду.

– Обещаю.

* * *

Они несли свою вечернюю вахту, будто это было некое священнодействие. До тех пор пока солнце не село и кроваво-оранжевый зимний свет уходящего дня не стал отбрасывать длинные тени.

Дилл краем глаза наблюдал за Лидией. Ветерок трепал ее волосы. Она сидела в лучах заката словно в пылающей короне. Юная, и прекрасная, и светлая, и живая, она удерживала наступление темноты – пусть даже на этот короткий миг.

Когда она вернулась домой, отец сидел на диване с фотоальбомом в руках. Он так и не снял костюм и галстук, в которых был на похоронах. Лидия села рядом с ним и положила голову ему на плечо. Он приобнял ее одной рукой и поцеловал в макушку.

– Смотришь мои детские фотографии? – спросила она.

– Да.

– Ты что, смотрел их все это время?

– С перерывами. Ты как, милая?

– Мне его не хватает.

– Не сомневаюсь. Хочешь об этом поговорить?

– Не особенно. Душа болит, пап. – Она смахнула слезинку с щеки, пока та не упала на папино плечо.

– И у меня. Мы с тобой и готовы тебя слушать, если захочешь поговорить. – Он покрепче прижал Лидию к себе, и она зарылась лицом ему в грудь. – Мы решили растить тебя здесь именно для того, чтобы тебе никогда не пришлось увидеть, как пострадает один из твоих друзей. И вот это произошло. Я идиот. Нам нужно было переехать в центр Манхэттена и жить с тобой там.

– Пап, ты не мог знать.

– Мы неправильно все взвесили, сделали неверный выбор, но мы старались. Ты должна это знать. Мы стремились сделать все как можно лучше. Прости меня.

– Я знаю. Если бы вы растили меня не здесь, я бы вообще никогда не познакомилась с Трэвисом. Как ты и говорил в прошлый раз.