Николай Еремеевич достал из своих запасов бутылку коньяка и плеснул по полбокала.

– Помянем Эдуарда Эриковича…

– Пусть ему земля будет пухом, – согласилась Аграфена.

– Я бы на твоем месте не пила с ним, – вдруг раздался голос Татьяны у них за спиной.

Груня посмотрела на вошедшую и осунувшуюся Ветрову. Казалось, та даже похудела за прошедшие сутки.

– Таня? Как ты?

– Поставь бокал, – повторила актриса глухим голосом.

– Почему? – удивилась художница.

– Потому что это он убил моего Эдуарда.

– И ты туда же! – всплеснул руками Николай Еремеевич, подходя к Татьяне и усаживая ее на диван. – Сколько же можно повторять, что я не убивал Эдика? Успокойся! Давайте все успокоимся и выпьем!

Таня тихо заплакала. Бывший ведущий артист плеснул коньяк в третью рюмку.

– Думаю, пора нам возвращаться домой. Там все придет в норму.

– Выдадут тело Эдика и сразу же уедем, – всхлипнула Ветрова.

– А что говорят полицейские? – повернулась к ней Аграфена.

– Да пока ничего… Кроме того, что точно доказано: Эдуарда отравили.

Раздался телефонный звонок, и Николай Еремеевич как хозяин номера взял трубку. Он фактически не говорил, а только слушал и мрачнел с каждой секундой. Потом так же молча отключил связь. Затем долго не решался повернуться к женщинам.

– Что там? – спросила Ветрова. – Говори, не томи.

– Таня, покрепче обними Грушу…

– Зачем?

– Вы теперь сестры по несчастью. Поддержите друг друга, – глухо произнес актер.

– Да что случилось?

– В больнице умер Вилли… Мне только что звонил Дебрен и попросил меня сказать об этом вам.

Аграфена ахнула и закрыла рот руками, чтобы вместе с диким криком отчаяния из нее не вышла вся жизнь. А затем потеряла сознание, повалившись на мягкие телеса Татьяны. Помощь друзей иногда бывает просто физически необходима.

Прошло три недели.

Аграфена в классическом брючном костюме и легком плаще сошла с трапа самолета, приземлившегося в Будапеште. Уверенной походкой прошагала к стоянке такси и назвала адрес отеля Вилли.

– Гостиница вроде на ремонте, – посмотрел на нее водитель. – Если вам надо где-то остановиться, то я могу посоветовать и другие хорошие отели.

– Мне нужен именно этот, – сказала, как отрезала, Груня.

Автомобиль подъехал к знакомому ей красивейшему месту, но вместо светлого, такого воздушного отеля Вилли она увидела уродующие фасад леса из досок, строительных сеток и железной арматуры. Вход в отель был закрыт, само здание огорожено по периметру. Аграфена не нашла звонка и встала у ограды. Первым человеком, который оказался в поле ее зрения, был рабочий в строительной каске. Она жестами подозвала его и принялась изъясняться на английском языке. Но мужчина, сдвинув каску, почесал затылок и сказал по-русски:

– Я вас не понимаю. Я из Молдавии, говорю на русском и молдавском.

– Отлично! – обрадовалась художница, тоже переходя на русский. – Очень даже хорошо!

– Что вы хотели?

– Я только что прилетела из Москвы.

– Отель не работает. Две недели как на ремонте, всех переселили в другие отели. Нас вот наняли для капитального ремонта и реконструкции…

– Я бы хотела поговорить со старшим.

– С прорабом?

– Нет, с владельцем.

– Я всего лишь рабочий, – развел руками парень.

– Это очень важно, – заверила его Груня.

Бумажка в пятьдесят евро сдвинула их диалог в положительную сторону. Купюра исчезла в одном из многочисленных карманов спецодежды рабочего, и вскоре к Аграфене вышел прораб. С ним она повела разговор уже на английском.

– Что здесь происходит? Я останавливалась здесь три недели назад, и владельцем отеля был Вилли.

Прораб сдвинул каску на затылок.

– Да, было именно так, но случилось непоправимое – хозяин отеля умер. Уж не знаю, что там произошло, вроде еще совсем молодой мужчина был… Но наследников у него не оказалось, и все имущество, в том числе отель, перешло к какому-то международному театральному фонду. А тот затеял тут…

– Ремонт?

– Да, капитальный. Внутри все ломается, год-два работы продлятся, – сообщил прораб. И представился: – Итен.

– Очень приятно. А могу я пообщаться с кем-то из представителей фонда? – спросила Груня. И, поняв, что путь ее будет нелегок и тернист, сунула и ему бумажку в пятьдесят евро.

– Это лишнее! – сразу же отдернул руку мужчина, посмотрев наверх.

Художница проследила за его взглядом и заметила метнувшееся в одном из окон лицо и колыхание занавесок.

– Пройдите на второй этаж, номер двадцать восемь. Но не думаю, что с вами особо будут общаться. Тут люди с характером… – предупредил прораб.

– Спасибо, Итен. Я найду чем их заинтересовать, можете не сомневаться. У всех у нас в определенных ситуациях проявляется характер.

Груня уверенно ступила каблуком на деревянный настил, проложенный по испорченному стройкой газону, и вошла в отель, пропахший строительной пылью и какими-то растворами.

Дверь под номером двадцать восемь она толкнула так же решительно, похоже, зная, кого там обнаружит.

– Здравствуй, Таня, – произнесла Аграфена, входя внутрь и даже не глядя на присутствующую там женщину.

Гостиничный номер имел вид весьма непрезентабельный. Шкафы сдвинуты в угол, кровать застелена целлофаном, на котором уже образовался осадок из светло-серой пыли, паркетный пол чем-то поцарапан, возможно, во время передвижения мебели. Посередине обезображенной комнаты за столом восседала Татьяна Ветрова, одетая в джинсы и не очень чистую футболку. На столешнице перед ней лежала гора каких-то документов и чертежей. Выглядела актриса очень уставшей и замотанной.

Глаза ее заметались, и она изобразила дикое удивление при виде Аграфены, хотя именно в этом номере дернулись занавески, когда Груня разговаривала с прорабом.

– Грушечка! Господи, какими судьбами? Вот уж не ожидала! – кинулась она к вошедшей Аграфене с объятиями. – Сколько лет, сколько зим!

– Всего-то пара-тройка недель. А ощущение и правда, что очень долго не виделись, – вздохнула Груня. – Я словно в другой мир вернулась.

– Мне даже посадить тебя некуда… – озиралась по сторонам Татьяна.

– Ничего, я здесь пристроюсь, – присела на подоконник Аграфена и сложила руки на коленях.

– Осторожно, испачкаешься… – На лицо Тани набежала тень смущения. – Наверное, ты желаешь знать, что происходит?