– Ничего подобного… – уже менее эмоционально фыркнул Кошкин и прошел в глубь магазинчика – наверное, чтобы случайно не высказать Ильицкому все, что накипело.

У Кошкина все же поразительная выдержка.

– Просто вы задали мне очень скучный вопрос, Лидия Гавриловна, – продолжал Ильицкий с той же ухмылкой, – я не раз уже говорил, что с господином Якимовым мы приехали на научную конференцию…

– Посвященную вопросам русской словесности, – продолжила я за него, – да-да, я потрудилась узнать об этой конференции подробней. И мне любопытно… Якимов – профессор математики, вы – преподаватель военной стратегии… Какое вам обоим дело до русской словесности? И я уже молчу о том, что конференция закончилась неделю назад.

Ильицкий перевел взгляд с меня на Кошкина и обратно и, видимо бесконечно расстроившись, что мы такие скучные люди, сделал одолжение, начав говорить серьезно:

– Перед поездкой Якимов сказал мне, что у него здесь, в Москве, дела. Научные дела, как решил я тогда. А мне он предложил поехать с ним… даже настоял, скорее. И через свои связи в академии уладил все, чтобы нас отпустили.

– Судя по всему, позже вы поняли, что дела у него здесь вовсе не научные?

Ильицкий помолчал, а потом сказал лишь:

– На трех заседаниях из четырех он отсутствовал вовсе. Делайте выводы сами, Лидия Гавриловна, вы же барышня сообразительная.

Я повернула голову, переглянувшись с Кошкиным: уверена, он думал о том же, о чем и я. У Якимова в Москве какие угодно были дела, но не научные. Вот любопытно только, зачем он настаивал, чтобы Ильицкий поехал с ним?

Если Ильицкий, конечно, говорит правду.

Пока я решала, можно ли ему верить, Евгений заговорил опять, теперь отведя взгляд и как будто даже через силу:

– Если вы подозреваете, что это Якимов организовал нападение на карету, то я не могу поручиться, что это не так.

Я не знала теперь, что и сказать. Не в его правилах было вот так сдавать товарищей, даже случайных. И должно быть, если Евгений так спокойно говорит, что «не может поручиться», видимо, у него нет и толики сомнений, что нападение организовал именно Якимов.

– Он очень странный человек, – продолжал Ильицкий, – математики все немного странные, но этот особенно. Скользкий он какой-то и неприятный. У Якимова есть сын, Кирилл… мы служили вместе в 1878 году на Балканах. Совсем молодой парнишка, отличный парень и душа компании. Все знали, что в армию он поступил вопреки воле отца и родителя своего недолюбливал. Мне порой казалось, что он его даже боится. Он всегда избегал говорить о доме, о родных, но это чувствовалось и без словесного подтверждения. Один лишь раз помню, когда он говорил об отце открыто… мы были в некотором подпитии – а вы, Лидия Гавриловна, должны понимать, что язык в таких случаях развязывается очень быстро. Так вот, кто-то спросил, отчего он поступил на службу в армию, а не занялся наукой, как его отец-профессор. На что Кирилл неожиданно расхохотался и сказал странную фразу, что никакой он не преподаватель, его отец.

Мы с Кошкиным снова переглянулись понимающе. Быть может, конечно, младший Якимов имел в виду что-то другое, но в глубине души я уже ликовала: ведь я всегда, с первой встречи, чувствовала, что с Якимовым что-то не так! И еще меня бесконечно радовал тот факт, что Ильицкий, кажется, вовсе не на стороне этого лжепрофессора.

Но я все же спросила недоверчиво:

– Все, что вы рассказываете, совершенно не вяжется с тем фактом, что ныне вы с господином Якимовым приятельствуете.

– Н-да, приятельствуем… – ответил на это Ильицкий и теперь с каждым словом мрачнел все больше. – Когда я уволился из армии в ноябре прошлого года, мы случайно столкнулись с Якимовым в общей компании. Он сам вспомнил, что я служил с его сыном, и именно он во многом принял участие в моей карьере. Я не всегда понимал, откуда столько чести мне… полагал, что ради сына, потому не противился. А теперь все больше пребываю в уверенности, что сын – это последнее, о чем он думал, – цели у него совершенно иные…

Признаться, я не вполне поняла смысл этих слов Ильицкого, которые он произносил чуть слышно и крайне задумчиво глядя на меня. Потому поспешила уточнить:

– А какие у него цели, по вашему мнению?

На что Ильицкий будто очнулся – отвел взгляд и пожал плечами:

– Полагаю, вас больше интересуют факты, а не мое мнение. А факты заключаются в том, что уже здесь, в Москве, мне несколько раз приходилось встречать Якимова с господами, которых к людям науки отнести ну никак нельзя. А зато к товарищам убиенного Зиновьева – вполне можно.

Я продолжала хмуро смотреть на Ильицкого и все еще не вполне его понимала. Нет, я догадалась, конечно, что Ильицкий уверен, что Якимов – шпион, но не могла взять в толк, для чего Якимову знакомство с Ильицким?

И зачем-то уточнила вдруг:

– Каторжник Зиновьев точно ничего не сказал вам перед смертью?

Ильицкий снова не к месту хмыкнул:

– Точно! Мне нужно на чем-нибудь поклясться?

Кошкин еще задавал какие-то вопросы Ильицкому, а я отошла, погрузившись в размышления. Я думала, а что, если наша версия, будто Катя – это дочь Сорокина, все же ошибочная? Но она сама подтвердила, что нападение организовал ее отец, а Ильицкий считает, что это дело рук Якимова. Так что, если Катя – дочь Якимова? Они, правда, не слишком похожи внешне, но у обоих голубые глаза, темно-русые волосы, высокий рост. Судя по рассказу соседей Карасёвых, семья, где Катюшина мать служила горничной, о ее беременности знала. То есть и законный сын Якимова мог слышать о наличии внебрачного ребенка у отца, и это вполне могло стать причиной той холодности, что замечали все сослуживцы Кирилла Якимова.

Правда, на роль Сорокина профессор Якимов никак не тянул – слишком молод все же. Зато быть действующим британским осведомителем в России ему ничего не мешает, а постоянные его разъезды этому даже способствуют. Положим, последним его заданием было убить Сорокина-Балдинского, что он и проделал, воспользовавшись помощью своей дочери.

Хотя с этой версией не вязалось то, что Катя так удачно работала именно у Полесовых… но, возможно, и тому есть объяснение.

– Степан Егорович, – обратилась я к Кошкину, когда он, кажется, выяснил у Ильицкого все, что хотел, – этот британский осведомитель, человек, которого все ищут, что вам про него известно?

Не сомневаюсь, что Кошкин тоже не раз думал о Якимове как о