Ломпатри представления не имел, что ему делать. По правде сказать, он так и не решил, что же выбрать – тхеоклемена или Гвадемальда. Конечно же, выбор этот заключался вовсе не в том, кого из двух поддержать. Здесь предстояло выбрать именно то, о чём говорил нуониэль в лагере у штолен Скола: какого Ломпатри оставить, а какого убить. Один Ломпатри поддержит Гвадемальда, а другой Иссгаарда. И только один отправится в будущее. Стареющему рыцарю стало жаль как первого Ломпатри, так и второго. Ему теперь вообще расхотелось кого-либо убивать. И это нежелание прерывать жизни других он расценил как намёк на то, что осознаёт тот единственно-правильный путь, по которому и стоит идти: путь правильных решений. Помочь крестьянам оказалось правильно, подняться на Скол тоже. Теперь правильнее всего вернуться в Атарию, взять в жёны хорошую женщину и возделывать виноград. Все эти сражения давно пора оставить в прошлом. Только это возможно лишь тогда, когда все станут играть по правилам. Пока есть те, кто хочет получить что-то не трудом, а силой, правильные поступки можно совершать только тогда, когда рядом лежит добрый меч, а рука достаточно крепка, чтобы поднять его и отвадить непрошеных гостей, которые явятся за твоей женой и за вином с твоих виноградников. Можно сколько угодно рассуждать о мире и жизни, но пока мерзкие разбойники зарятся на твоё добро, вместо того, чтобы самим засучить рукава и взяться за работу, меч и щит останутся неизбежными спутниками даже самых добрых и порядочных из людей. Что до жены, то Ломпатри на этот счёт не мог сказать ничего определённого. Думы об Илиане возникали каждый раз, как он представлял себе будущее и необходимость бракосочетания. Давно пора бы уже взять себя в руки и перестать забивать голову этой ерундой, но что-то милое и доброе было в той молодой женщине, что рыцарь никак не мог забыть и чего не смог найти ни в одной другой, встреченной им на жизненном пути. Может быть, это потому, что он искал именно Илиану? И теперь, подходя к воротам форта, он так увлёкся воспоминаниями, что образ его умершей жены возник прямо на его пути. Нет, не приведение появилось вдруг из неоткуда, просто Ломпатри столь сильно представлял себе благоверную, что разум его соткал её силуэт из ночной тьмы, отблесков огня и холодных переливов стекла Гранёной Луны.

Рыцарь остановился. Образ Илианы оказался совершенно осязаем. Ломпатри знал, что это лишь его воображение и с лёгкостью двинулся дальше, пройдя сквозь тень прошлого, рассеявшуюся за его спиной в холодном воздухе гор. Пройдя сквозь образ своей погибшей жены, рыцарь неожиданно почувствовал облегчение и невероятный прилив сил. Будто бы с него сняли оковы, отяжелявшие его много лет. Шаг стал легче, руки налились приятной упругостью, разум отчистился от ненужного, а белый шрам, рассекающий густую правую бровь пульсировал в такт сердцу. Самое время устроить хорошенькую заварушку!

Они остановились у самых ворот. Ломпатри держал в левой руке свой большой щит, а меч пока висел у него на поясе. В правой руке он нёс посох Иссгаарда. Закич, стоявший чуть позади, выступал оруженосцем рыцаря. Чего только у него не нашлось: два длинных копья, пара мечей на спине и запасной щит. У Воськи тоже при себе была поклажа, а на спине круглый щит и меч. В руках же он держал длинный шест, на конце которого развивался красный стяг с белым единорогом. По всей стене на расстоянии не более двух саженей друг от дуга горели факелы. Из-за стены виднелось зарево нескольких больших костров. В форте явно к чему-то готовились. Гранёная Луна уже взобралась на самый верх и теперь приготовилась к своему последнему в этом году закату.

Сверху, в сторожке, где находился механизм поднятия врат, на рыцаря и его спутников посмотрели трое: два обычных разбойника и Белый Саван. Ломпатри нащупал на шее цепь, потянул за неё и извлёк из-под зерцала золотой рыцарский медальон. Ломпатри сорвал с себя медальон и зашвырнул его наверх. Белый Саван протянул руку и схватил медальон. Про себя он подивился меткости и силе рыцаря, но виду не подал. «Сорвал свой медальон, – подумал Саван. – Недурно! Видимо, принял предложение Великого Господина. Посмотрим, что из этого выйдет». Саван посмотрел на двух своих помощников и коснулся рычага, поворачивая который, можно поднять ворота. Один из разбойников взялся за второй рычаг с другой стороны катушки, на которую наматывается цепь; разбойник ждал приказа. Но Саван заколебался. Он снова глянул на медальон, а потом, подойдя к краю стены, посмотрел на рыцаря. Тот стоял с двумя своими оруженосцами, как и прежде. Прищурившись, Белый Саван всмотрелся в ночь, туда, где расположился осадный лагерь. Ничего странного или необычного варвариец не заметил: лагерь спал, так же как и вчера. И всё же, что-то неладное почуял этот матёрый дозорный с далёких островов Варварии.

– Спусти верёвочную лестницу, – скомандовал он своему человеку.

– Он в доспехах, – посетовал разбойник. – Верёвки не выдержат.

– Тогда спусти две! – разозлился Саван, подошёл к другому краю стены, выходящему на внутренний двор форта, свистнул, и зашвырнул медальон своему собрату, стоящему у одного из множества крупных костров. Второй Саван поймал золотое украшение, рассмотрел его в свете пламени и улыбнулся. Десять разбойников, стоящих за ним, почувствовали радость своего начальника и вторили ему робким гоготанием. Они заткнулись только тогда, когда Саван окинул их хмурым взглядом.

Сначала по лестнице вскарабкались Воська и Закчи, захватив с собой и щит рыцаря. Ломпатри поднялся последим. Спустить две лестницы, оказалось мудрым решением: верёвки скрипели так, что Ломпатри пришлось избегать резких движений, дабы не полететь вниз со стены. Да, он надеялся, что медальона хватит для того, чтобы ворота распахнулись перед ним и войска Гвадемальда влетели в форт. «А может быть, это знак? – подумал Ломпатри. – Что если мне стоит встать на сторону Иссгаарда? Его идеи страшны, но в них больше рассудка, нежели в идеях тех, кто многие сотни лет режут друг друга ради земель и дани, которую будут платить работающие на этой земле крестьяне».

Когда Ломпатри поднялся на стену, его встретила наглая рожа Белого Савана. Этот гадкий человек что-то жевал, шевеля своими толстыми, щетинистыми щеками и смотрел на рыцаря достаточно надменно. Ломпатри, ничего ему не сказав, забрал у Закича свой щит.

– Останетесь тут, – скомандовал он Воське и коневоду, и двинулся вниз по ступенькам во двор форта. Он двигался между высоких костров, тихонько поглядывая по