когда в карманах голяк, как у любого сельского паренька, так дядя у вас в штанах тут же дубинку примется искать.

От так-то он про всякое грил.

– Будущее Соединенных Штатов всегда было в том, чтоб ехать в Калифорню да всегда от нее назад отскакивать, и вечно таким оно будет.

– Так ко мне тогда ты давай не отскакивай, ежли там без порток останетесь, – Шилина мамаша грит, да грит это Шиле.

– Мы и так без порток, – грит Шила, и тетке этой, мамаше ейной, никак слыхать такое не понравилось.

В общем, я тебе про деньги еще не доложил, тока нам на троих все равно их не хватало, чтоб ахтобусом ехать. У Шилы первая детка светила в ближайшие полгода, поэтому ей следывало взять шейсят долларов из сотни и ехать ахтобусом, да хорошенько питаться при этом. Мы же с Дылдой – нам сорок досталось, да у них с Шилой тама еще что-то оставалось, а из-за тово, что через два дня надоть было за квартиру платить, мы оттуда съезжали, а одежу да посуду в двух старых больших чемоданах да одном маленьком отправляли железной дорогой, так от после всево мы с Дылдой, да с этими $48 тута ж двинулись бы к Побережью на попутках, и тож хорошо питались бы, да тока бродяжили да стопили, а в постелях спали б не кажный день, а скорей в вагонах да грузачах, ну или в парках среди дня.

По мне, так это хорошо и шикарно было. Да тока я тада еще не знал, как оно далеко, то Побережье Калифорни.

В последний вечер все сложили да приготовили ехать назавтра утром, а сами на кухне кофий пить сели, а дом-то весь такой голый стоит, что Дылда, кажись, шибко из-за тово помрачнел.

– Ты глянь, где мы жили все это время. Съезжаем отсюда, кто-нибудь другой заезжает, и жизнь всего лишь сон. Не напоминает тебе это старый холодный жестокий мир, как на него поглядишь? И полы эти, и эти голые стены. Такое чувство, что никогда тут и не жили, а внутри тут мне никогда и не нравилось.

– Мы себе новый дом устроим в Калифорни, – довольная грит Шила.

– Я чего хочу себе – я постоянного дома хочу, чтоб всю жизнь провести в одном районе, на горке где-нибудь, пока не стану старый и дедушка.

– Поглядим, – грит Шила, – а уже совсем скоро у Жива будет в Калифорни маленький братишка.

– Для начала нам надо проехать три тысячи и двести миль, – вздыхат Дылда, и вздох тот я потом вспомнил. – Три тысячи и две сотни миль, – грит он, – по равнине, по пустыне и через три горные хребта да сквозь любой да все дожди, каким там вылиться на нас захочется. Хвала Господу. – В общем, улеглись мы на постелях да спали последню ночь в том доме, а наутро все лежанки продали. – Вот теперь мы на морозе, – грит Дылда, и в этом он был прав. Днем мы дом совсем мертвым оставили, тока старая бутылка молока в нем да мои носки еще из Северной Кэролайны.

У Шилы был чемодан ейный, а у нас с Дылдой тож один чемодан, а в нем все наши вещички. И мы отправились – на автостанцию, да купили тама Шиле билет и стали ждать, када ей пора ехать будет.

Када ахтобус ейный приготовили, всем нам стало до ужыса грустно и страшно.

– Вот я отправляюсь в ночь, – грит Шила, как увидела, что на ахтобусе ЧИКАГО грится. – Еду и, наверно, никогда больше не вернусь. В Калифорню ехать – это совсем как умирать, да вот еду ж. – Деда, той минуты я никада не забуду.

– Как доедешь туда, скорей будет похоже на как жить, – рассмеялся Дылда, а Шила ему сказала, что уж точно на это надеется. – Не позволяй никаким чужим парням с собой в этом ахтобусе баловаться, – грит Дылда, – поскольку ты кругом совсем одна, покуда мы с Живом к тебе не приедем, а это когда будет, я не знаю.

– Я стану ждать тебя, Дылда, – и тута Шила как давай плакать. Ну а Дылда не плакал, но уж больно похоже было, када он ее обнимал. Сердешная – она уж всяко в тот вечер жалостно смотрелась, и я уж верняк дюже ее любил, совсем как Дылда грил, что так и будет в ту первую нашу ночь в лесах. Всево-то мамаша молоденькая, и не знаю, что с ней станет на другом краю страны, и вся эта ночь перед ней, покуда мы с Дылдой туда не доберемся. Совсем кабутто в Библии грится: «Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле», тока она девчонка была. Я потянулся к ней да тронул ейную щеку и сказал ей ждать нас в Калифорни.

– Вы и сами шибко осторожны будьте с попутками, – грит она. – Мне все едино кажется, что Жив слишком маленький для таких трудных путешествий, ну и мне от такого как-то не по себе.

Но Дылда ей сказал, что с ним я буду жив-здоров, ровно так же, как ему самому было б, а коль у нево такое не получится, то не выйдет ни у ково. От каково было Дылде, он уверенный весь был и за нами приглядвал. В общем, они с Шилой поцеловались, а потом она и меня поцеловала так мягко да сладко, да в ахтобус шмыг.

– До свиданья, Шила, – грю я да помахал ей, и так мне тута до жути одиноко стало да страшно, что шибче, чем када плакала она, а тута до свиданья, до свиданья все прочие кругом друг дружке грят по всему ахтобусу, и, деда, во оно как грустно путешествить да скитаться, да пытаться жить и всякое делать, смекаю я, до самой смерти своей.

В общем, Шила уехала, и не стало ее, а нам с Дылдой теперь надоть было догонять ее по всей земле на попутках.

Ушли мы с ахтобусной станции на большую да сильно светлую улицу, Таймс-сквер называтся, и Дылда мне грит, что поедем отсюда мы той же дорогой, какой приехали, через туннель Линколна, и де надеется он, что старая эта дыра направит нас на Запад и боле никуда, как мы из нее вырвемся.

– А для начала мы себе умнем по Горячей Собаке Номер Один на Таймс-сквер, – грит.

Так мы и сделали, и, деда, никада не забуду я тот вечер Горячей Собаки Номер Один на Таймс-сквер, где-то цельный час у нас ушло, чтоб умять ево, ну а потом мы и в путь двинули.

Глава 12

Таймс – сквер и тайна телевидия

На углу