оба они – плохо и вредно для здоровья, а также подводят к концу света, хотя некоторые оптимисты утверждают, будто это прямая противоположность атому и способна успокаивать и расслаблять нервы, расстроенные атомом. Никто не знает! – громко простонал он да прямиком на всех вокруг и глядь. Ну, все, конечно, заиннересовали, а на речуги про покаяние ноль вниманья, и Дылда согласился, сам весь из себя поразившись. – А еще, дамы и господа, – грит тот, – в старину, в Депрессию, разъездной торговец, бывало, ногу вам в дверь просовывал – а теперь та нога сунулась к вам прямо в гостиную, вот только выглядит он, клятый, до того странно при таком свете, что его преображение у вас и в уму-то не помещается. И не думайте, будто он сам не нервничает больше, чем в пору Депрессии, покуда за всем этим светом дергается да заглядывает в неведомую Америку. Да, дамы и господа, и я видел торговца по телевидию вчера вечером, кто надел для развлеченья маску, да вот только глаза его ужасно напуганно поглядывали из-под той маски на миллион других глаз, спрятанных получше. Что это означает? – рявкнул он, и все уж чуть было на коленки не бац, чтоб про это выяснить, так сказать, а Дылда как заорет:

– Валяй! – и рукой об руку себе тресь.

– Настанет день, когда один гигантский мозг начнет телевидеть Второе Пришествие в свете, и все в мире увидят это у себя в мозгах посредством мозгового телевидия, какое Сам Христос заставит включиться чудом, и никого не пощадит незнаньем Истины, и все спасутся навеки, и, мужчины и женщины всего мира, предупреждаю вас, живите как можете лучше и будьте в дальнейшем добры друг к другу, а больше ничего вам знать и не нужно. Нам всем это известно. – И скок такой прочь, спокойный, как здрасьте-пожалте, а Дылда глядь ему вслед с самым что ни есть довольным да радым видом, да в ладоши захлопал, а тута и все прочие как давай хлопать тож, и говорун через то скрылся во славе. Деда, от так оно все странно было.

Тута дядька из Армии Спасения на нас как взвоет:

– Неужто не понимаете вы, что Господь грядет? – И тута ж по всей улице скрежет да грохот, красные огни пылают да мигают куда ни глянь, и я весь пригнулся, а то пожарные машины на пожар несутся, да цельная банда пожарников за каски свои держится сурьезно эдак да недовольно, и мчат они сотень миль в час. Ухуу! от тута-то мы и встрепенулись, а Дылда грит:

– Ухии! – И все тута точняк как-то поразились да заиннересовались. А потом все опять в порядок вернулось, и народ ссутулился да пошел себе, скучный, как обычно.

В общем, пора двигать нам было, и Дылда такой грит:

– Когда-нибудь мы еще вернемся на Таймс-сквер, а теперь нам через эту ночь перебраться надо, как тому старику с седыми волосами, и двигать себе дальше, покуда на другую сторону этих здоровенных, выпирающих Соединенных Штатов и всей голодраной земли, что на них есть, не переберемся, покуда не будем мы живы и здоровы у Тихоокеанского моря, где осесть можно да Господа возблагодарить. Ты готов, Жив? – грит он, я ему грю:

– Да. – И от тута-то мы и двинули.

Глава 13

Призрак Саскуэханны

В восемь часов вышли мы да встали перед туннелем Линколна подо всем тем жолтым светом, а тута и морось накрапывать давай, так что мы с Дылдой растревожились чутка, даж еще и на дорогу толком не вышли. Тока впервой с тово раза мы тута ж подцепили себе машину; дядька за рулем, кажись, так и вывернул из-за угла да сказал «здрасьте-пожалте», не успели мы и руку поднять. Подкатыват такой с улыбкой да дверцу распахиват. Здоровенный огроменный жолтый грузач, на котором грится «ПЕНСКО», а впереди у нево спательная кабина высотой добрых двенацать футов, да громаднейшие колеса на свете, и тянет он за собой фуру, за какой и не видать ничё, на другую сторону дороги надоть переходить. Дюже гигантическая штуковина, Дылде аж подбросить меня пришлось, чтоб я залез, а дядька споймал меня, как футбольный мяч. Как сел я тама на верхотуре, так кабутто на дерево угнездился, так шикарно тама было да высоко. Дылда следом запрыгнул да втащил за собой тот чемодан, где у нас вся одёжа лежала, от и поехали.

– Куда-то с меньшим братиком едешь? – водила спрашиват. – Не годится ему под дождем мокнуть. – И с теми словами педаль жмет, да за два рычага хвать, да как пошел колотить все вокруг да ногами дрыгать, кабутто на орга`не играт – и тута бум! здоровенный грузач этот как покатится да как зарычит – и нырк в туннель, что тебе гора. Белый человек им правил. Звали его Норидьюз. И от него весь туннель тот трясся да дрожал отсюда аж до самого Нью-Джерси.

Мало тово – он и слова больше не сказал, покуда не доехали мы до Пенсильвании через много часов, а нам с Дылдой тока и оставалось, что сидеть да любоваться, как он эту свои гигантическую махину по большаку гонит. Он же ж еще сильней был, чем бедолага ахтобус, а и ахтобус – это прорва мощи. Люди в других машинах, кажись, дрожали да качались все, када мы мимо неслися, закрывая собою весь вид какой есть. Перестали на горке тока – да и то перестали людей обгонять, а катиться вовсе не перестали. Тормоза у нево такие, что мощней и на свете не быват, чтоб фура сзаду нас не подпинывала на всяком красном свете, и по тормозам ему жать надоть было изо всех сил, так могуче они стопарили да такие были мягкие. После тово фура, что тебе мул, всеми лапами упиралась да катилась чутка еще, кабутто слишком зажидаться не могла ни на каком светофоре, а водила упрашивал ее постоять, да она тока все равно катилась.

– Надо ехать ей, – грит он.

В общем, в Нью-Джерси туманом моросило, и, деда, первым же делом мы с Дылдой увидали таково старово белово – у нево волосы серебряные вокруг головы вьются, идет себе по большаку при всем том жолтом свете, а дожжиком ево обдуват, кабутто дымом. Ох, такой жалкий он казался да шикарный все равно для старика-то.

Дылда грит:

– Не довезли беднягу, видать, из Нью-Йорка. – Мы на нево поглядели, пока мимо грохотали, видим: лицо под дожжь высунулось, а сам задумчивый такой или как-то, кабутто и нету дожжя никаково, а сам он не где-то, а у себя