— Почему ты так поступил? — спросила я.

— Сам не понимаю. Почувствовал какое-то влечение…

— Ты рассказывал мне обо всем в Лондоне, но описывал Фрэнки как громилу в шесть футов два дюйма и с кадыком… Она так понравилась тебе, потому что похожа на мальчика? Дело в этом?

Молчание.

— Почему ты не открыл мне правду?

— Замечательно звучит из твоих уст, Шоко… Я просто не мог.

— Но я твоя лучшая подруга, и ты всегда говорил со мной обо всем. Разве нет?

— Да, но я сам еще не понял, что происходит. Разве я смог бы что-то объяснить тебе?

— Мы бы просто побеседовали — возможно, откровенный разговор помог бы.

— Поверь, я хотел, но было немного страшно.

— Страшно? Все же должно быть наоборот, Энт. Обычно люди боятся объявить о своем гомосексуализме.

— Так я же и есть гомосексуалист, дело именно в этом. Всегда относился к тем чудакам, которые осуждают бисексуалов. Слишком уж их позиция неискренняя. Словно дань моде или жадность до жизни. А теперь только посмотри на меня.

— Ты не можешь ничего сделать со своими чувствами. Если ты любишь Фрэнки, зачем отрицать?

— Да не люблю я ее, теперь у меня появилась стопроцентная уверенность в этом. Фрэнки мне и правда нравится, но я никогда не полюблю ее. Понял это после того, как мы занимались сексом…

— Ты же встречаешься с ней уже несколько месяцев.

— Да, но прошлой ночью мы первый раз трахнулись. Было просто жутко! Как же я оттягивал этот момент! Господи, даже придумывал всякие отговорки. Да я страдал от большего количества головных болей, чем любая женщина из рекламы болеутоляющих таблеток тайленол. Ну да ладно, когда мы наконец занялись любовью, что-то пошло не так. Тогда я выключил свет и представил, будто у Фрэнки есть член. А ужасный шум… Вы, девушки, почему-то кричите в полный голос.

— Вовсе нет! — возмутилась я. — Видимо, на Фрэнки сказывается влияние Нью-Йорка.

Вот я, например, вовсе не крикунья и во время оргазма могу услышать, как муха пролетает. Хотя уже трудно припомнить, когда подобное происходило в последний раз.

— В общем, — сказал Энт, — все это время я думал, что девушка завела меня… Но оказывается, мной двигало обычное любопытство. Да, я испытывал гетеролюбопытство.

— Ну и что ты собираешься делать?

— Полагаю, нужно положить конец нашим отношениям.

— Теперь мне ее стало жаль, ведь, судя по всему, она действительно увлечена тобой. Что ты собираешься ей сказать?

— Правду.

— Что ты занят?

— Она знает это. Хочу сказать, что я гей. Фрэнки считает Алекса моделью, рекламирующей белье.

Всего два дня в Нью-Йорке, а я уже чувствовала себя совершенно другой женщиной. Ладно, небольшое преувеличение. Скорее прежнюю меня полностью помыли, навели лоск и отгладили. Я отнеслась к совету Энта крайне серьезно и забыла обо всем на свете, что в подобном месте не составило абсолютно никакого труда. Нью-Йорк показывали в тысяче фильмов, но он по-прежнему символизировал для меня вызов системе. Просто так… по-нью-йоркски.

Я побывала на самом верху Эмпайр-Стейт-билдинг (и ничего не увидела из-за густого тумана), покаталась на лодке вокруг статуи Свободы (только меня слегка укачало) и с благоговением и страхом посмотрела на дыру в горизонте, на месте которой раньше возвышались башни-близнецы. Поборов страх стать неопознанной жертвой какого-нибудь преступления, например при стрельбе из проезжающего автомобиля, грабеже или чем-нибудь подобном, я даже решилась прогуляться в Центральном парке в сумерках, и сердце мое при этом не забилось учащенно.

Однако я не только осмотрела самые известные достопримечательности, мне к тому же удалось обнаружить то, что не указано ни в одном путеводителе: единственный бар в Манхэттене, где еще разрешено курить. Найти его оказалось не так-то просто, пришлось спросить дорогу у полицейского. Он посмотрел на меня так, словно я интересовалась, как пройти к ближайшему притону для воров. Да, тут действительно просто ужасное отношение к сигаретам, и я сдалась. Конечно, можно курить и на улице, но возмутительно, что для этого выделили только один бар. Создавалось впечатление, будто сюда пришли все курящие американцы, уже потерявшие надежду спрятаться от гонителей на людей с сигаретами. После порции пива у меня слезились глаза, а белый топ выглядел желтее фильтра от сигарет «Би энд Эйч».

Еще я занималась шоппингом. Конечно, мне не сравниться с Лизой, когда дело доходит до превышения лимита кредитной карты, но разве можно пролететь такой долгий путь до Нью-Йорка и не походить по магазинам, правда? Однако в Америке я обнаружила те же самые бутики, что и в Лондоне, и в них продавались те же самые вещи. За исключением магазина «Маркс энд Спенсер». Даже несмотря на это, я умудрилась забить около четверти «лофта» Энта и Алекса (я не преувеличиваю) с любовью выбранными обновками в фирменных пакетах. Даже разорилась на огромный серебряный чемодан, чтобы можно было привезти все покупки домой.

Домой!

Я возвращаюсь завтра. Как бы мне хотелось остаться еще ненадолго (лучше навсегда), но, к сожалению, это невозможно. Придется смело взглянуть в лицо опасностям. Вытащить наконец голову из песка. Взять на себя ответственность за свои поступки. Какие ужасные серьезные мысли! Никто не знает, что меня ждет, когда я прилечу в Лондон, ведь я так и не собралась с духом и не решилась позвонить и узнать новости. Как я только что сказала, именно это я и пыталась забыть в течение последних двух дней. Но до отлета оставалось менее двадцати четырех часов, и мой желудок уже приготовился снова встретить танцоров «Риверданса».

Энт решил оторвать меня от размышлений о будущем и пригласил развлечься. Я оделась и была уже готова: мне потребовались три минуты, чтобы натянуть какую-то одежку и подвести контурным карандашом веки. Энт же заперся в ванной комнате на шестьдесят семь минут (я считала). Боже, иногда он ведет себя полностью в соответствии со своей ориентацией.

А Фрэнки даже ничего не заметила. Бедняжка. Как же она чувствует себя теперь?

Энт порвал с ней после обеда: в тот самый день, когда я приехала. Он зашел к ней на работу, надеясь, что атмосфера спокойствия и богатые посетители художественной галереи удержат ее от истерики. Однако его расчет не оправдался. Фрэнки теперь решила судиться по поводу морального ущерба и потребовала от Энта компенсации за вред, причиненный экспонатам галереи.

Хотя вообще-то Энт заслуживает того, что получил. Считайте, я этого не говорила, ведь не могу же я читать Другу лекцию о вреде обмана. Чья бы корова мычала. Все равно как если бы Паваротти попросил Пласидо Доминго отказаться от тортов с кремом. И Энт знает, почему я не могу высказать свое мнение. С другой стороны, не понимаю, зачем он на собственном опыте решил показать мне, что тайны и ложь могут обернуться самым настоящим хаосом, а потом еще и прокомментировать ситуацию. Самоуверенный мерзавец.