Я отклонилась, ноготь карги едва не вспорол кожу. От слов старухи стало как-то обидно, но вместо досады из глубины поднялся гнев, под кожей прокатились горячие волны, пришлось собрать волю в кулак, чтобы не сказать то, от чего карга отправит нас следом за солнечным отрядом.

– Это вы меня так обозвали? – все же спросила я, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.

– Как? – удивилась ведьма.

– Дурой.

Ведьма странно захихикала и покачала головой.

– В том-то и мудрость, – проговорила она загадочно. – Кто заламывает ручки, трещит без остановки и хлопает глазками, тем проще. Их холят, лелеют, пылинки смахивают, они ж хрупкие. Никто не знает, что у них в головах. А раз так, то вроде даже и не дуры, а совсем наоборот.

Я нахмурилась, пытаясь понять, издевается она или нет, прислушалась к ощущениям – кожа начала чуть-чуть зудеть. Потом вытянула руки вперед и растопырила пальцы – кончики быстро затряслись, как после недели без отдыха. Непонимающе посмотрела на Варду, тот скрестил на груди руки и молча наблюдает.

Рыжий заметил мой взгляд, шагнул вперед, голова в напряжении наклонилась.

Высокородный несколько секунд сверлил взглядом каргу, потом повернулся ко мне и вгляделся в самую душу. Внутри что-то неприятно заворочалось – что-то определенно не так, и Лисгард это понимает, но молчит.

Он выдержал короткую паузу и выдохнул:

– Теперь я вижу.

Старуха скользнула взглядом по озабоченной физиономии белокожего и громко шмыгнула носом.

– Ты, дитятко, будто белым камнем одурманена, – проговорила она. – Только нету его у меня, а на королеву ты не больно похожа, чтоб с собой таскать.

Я раздраженно фыркнула: то дурой назвала, теперь говорит, что выгляжу плохо. А эльфам, между прочим, нравится.

Пригляделась, в зеленых глазах мерцают золотые искорки, в уголках собрались крохотные морщины, не считая тех, что от старости расползлись по всему лицу, край губ подрагивает – ну точно издевается.

Я надула щеки.

– У короля Эолума был камень. Пришлось позаимствовать, на время. А этот, – я кивнула на рыжего, – выкинул его, когда откачивал после отката.

Карга приподняла и без того изогнутую бровь, уголки губ растянулись в удивленной улыбке. Она странно захихикала и покосилась на Лисгарда.

– Стало быть, камня у вас нет? – спросила карга весело.

Я развела руками:

– Глупо получилось, согласна.

Карга снова засмеялась, все больше походя на старую ворону, и покачала головой.

– Чудная, ты, серая, ох чудная. Чутья много, а простых вещей не видишь. – Она снова глянула на белокожего. – Воровка, значит?

Я уперла руки в бока и выпалила:

– Ничего подобного!

Ведьма махнула рукой и запричитала:

– Где ж голова твоя была, желтоглазое дитятко, когда крала? Хотя чего уж, молодец.

Я тоскливо вздохнула, вспоминая, как красиво переливался гаюин всеми гранями, словно внутрь поместили крошечный костер, расплескивая радужный свет.

– Голова моя была там же, где и сейчас, – сказала я и сердито посмотрела на старуху.

– То-то и оно…

– Я не сделала ничего дурного.

– Угу…

Ведьма сунула в ноздрю костлявый палец, сосредоточенно поковыряла, затем вытащила оттуда здорового жука с блестящей спинкой и швырнула в траву.

– Вот окаянный, все время заводится. Чего только не делала – поганками травила, паука подсаживала, затыкала на ночь пробкой, чтоб задохся. Так он через другую ноздрю лезет.

Послышалось брезгливое фырканье белокожего. Солнечный эльф взращен на красоте и эстетике, а сморщенная ведьма с жуком в носу никак не вписывается в рамки прекрасного.

Варда все еще стоит рядом со скрещенными руками. Немного расслабился, видя, что старуха настроена дружелюбно.

– Ты маслом намазать попробуй, – посоветовал он. – Лапки соскользнут, жук сам и вывалится.

Старуха посмотрела на него, как на говорящего единорога.

– Мда? Попробоваю вечерком, – сказала она, затем глянула на меня. – Вот что, дитятко, хворый он, камешек энтот. Людям безвредно, а у эльфов ум и силы забирает. Померла б ты от него, коли с собой носить стала.

Варда глянул на меня и нехотя согласился:

– Это точно, бабуля. Серую еле откачали, когда свалилась с помутнением. Глаза закатились, лицо побледнело, вот как сейчас.

Я с опозданием обнаружила знакомый холод в конечностях и огненных муравьев под кожей. С ужасом поняла – приступ повторяется, наверное, потому, что не пила ледяного молока после первого раза.

Уши начало медленно закладывать, меня пошатнуло и повело в сторону. Варда успел подхватить под локоть и удержать на ногах.

Лисгард встрепенулся и проговорил в панике:

– О, сияющий источник! Это я виноват!

Варда скривился и отмахнулся от высокородного:

– Что ты несешь? Отойди!

Ведьма вздохнула, как сытый кот, которому принесли еще одну порцию сметаны и с надеждой ждут, чтоб съел. Оттолкнула в сторону белокожего, который успел подскочить и заглядывает мне в глаза. Затем хлопнула в ладоши и произнесла какую-то неразбериху на чужом языке. В воздухе возникла деревянная посудина и зависла на месте.

Ведьма взяла чашку и приказала Варде:

– А ну-ка, милок, подержи голову желтоглазой, не в то горло потечет – задохнется ж.

Рыжий с сомнением посмотрел на старуху, но указания выполнил – крепко сжал мне лицо и надавил на щеки, чтоб не смогла закрыть рот.

Ведьма шагнула, спина скрючилась, она одним движением влила в меня содержимое чашки.

Язык сковало диким холодом, жидкий лед потек в горло, обжигая внутренности, словно проглотила саму зиму, затем упал в желудок. Холод из центра солнечного сплетения расползся по телу, разум сковало, и я подумала, что еще немного – и рассыплюсь, как хрустальная ваза Эолума, если стукнуть чем-то твердым.

Спустя вечность оцепенение начало спадать, приятное тепло зашевелилось в пятках и быстро распространилось по телу, противный шум в ушах отступил. Я пошевелила пальцами, затем смогла приподнять руку.

Ведьма отшагнула назад с довольной улыбкой, щелкнула пальцами, кружка растворилась в воздухе, словно была из него соткана.

– Ну как тебе, дитятко, ледяное молоко? – спросила она похихикивая.

Отстранившись от Варды, который все это время удерживал мое лицо, я уперла ноги в землю и выпрямилась. Лоб чешется, как после недельных странствий по песчанику.

– Ощущение, что проглотила ледник, – сказала я и поскребла ногтями кожу. – А потом приятно даже.