Старуха поправила платок и покачала головой.

– Приятно-то, приятно, – сказала она. – Но гляди, его часто пить нельзя, а то с животом худо будет.

Я подняла взгляд на белокожего и вцепилась взглядом в синий камень. Тот загадочно переливается в дневном свете, будто внутри беспокойное море. Если присмотреться, то в крошечных гранях можно увидеть собственное отражение. В самой сердцевине лазурное пламя с цветными переливами, похожими на радугу. От гладкой поверхности разлетаются солнечные зайчики и играют на лице.

– Хорошо тебе, – проговорила я тихо. – Синий гаюин не заставляет корчиться в судорогах.

Глянула на ладонь, на серой коже следы от антрацитовых борозд. Когда начался откат, вцепилась в рукоять и не заметила, что углы глубоко врезались. Я горестно вздохнула, вспоминая камешек. С другой стороны, ведьма права, я не похожа на королеву, иначе гаюиновый дурман не валил бы с ног.

– Бабуля? – спросила я.

– Чего, дитятко.

– Можешь молока ледяного про запас дать?

Справа возмущенно выдохнул Лисгард. Карга с сомнением посмотрела на меня и причмокнула губами:

– Ишь ты какая.

– Бабуля, вдруг на меня снова дурман опустится, – попыталась оправдаться я.

Старуха повела плечами и проговорила задумчиво:

– Вообще-то в любой таверне всегда найдется бутыль ледяного молока.

Пришлось сделать скорбное выражение, хотя сейчас даже стараться не надо – после ледяного молока скулы все еще сведены. Но ресницами все-таки похлопала. Внутри такому методу все воспротивилось, даже замутило слегка, но он всегда срабатывал на эльфах.

Старуха окинула меня продолжительным взглядом и вздохнула протяжно.

– Ладно, дитятко, – сказала карга, голос прозвучал почти по-матерински. – Подставляй бурдюк, мало ли куда занесет нелегкая. С тебя станется.

Я выдернула из-за пояса Варды кожаную емкость и запахнула плащ, а то снова раскрылся от ветра.

– Спасибо тебе, добрая женщина, – сказала я.

Старуха хитро сощурилась и проговорила:

– Полно те, милая. Льсти, да знай меру. Доброй меня не кликали лет уж…

Она прищурилась левым глазом, пытаясь вспомнить, затем отмахнулась:

– Никогда не кликали.

Пузатые тучи закрыли полнеба, норовя прорваться над перелеском. Порыв ветра прижал к земле молодые березы. Деревья, что постарше, обеспокоенно заскрипели, посыпались листья. Птицы затихли и попрятались, даже зверье схоронилось в норах.

Карга шагнула к черному, как душа бездны, проходу и уперлась локтем в дверной косяк.

– Гроза-то будет лихая, – предупредила она еще раз. – Может, таки переждете у меня?

Я посмотрела вверх, небо стало еще чернее, грозные тучи ползут быстро, словно за ними тоже гвардейцы гонятся. Вдалеке иногда поблескивает, но пока не гремит и есть пара минут подумать.

Лисгард стоит с гордо поднятой головой и смотрит вдаль. Кому-кому, а ему точно не помешает отсидеться в тепле. Только компания ведьмы не понравится.

Варда застыл скалой, руки, как отполированные стволы деревьев, мирно сложены на груди. Кажется расслабленным, но я знаю, что кроется за напускным спокойствием. Все бы ничего, но время утекает, как вода сквозь кольчугу. От карги по спине мурашки, хоть и старается помочь.

Я сделала скорбное лицо, даже, наверное, перестаралась.

– Спасибо, бабуля, за заботу, – проговорила я и вручила бурдюк Лисгарду. – Ты очень добра к незнакомым эльфам. В другой раз обязательно останемся.

Половицы жалобно скрипнули под весом карги, когда та сделала очередной шаг внутрь избы. На вид в старухе не больше трех пудов, но скрип досок говорит о другом.

Она высунула крючковатый нос из-за плеча, глаза сверкнули, как изумруды, и проговорила:

– Ну что ж, ступайте с богами. Дорога через Чумной лес опасна. Твари всякие бродют, утопленницы бесчинствуют.

Я оглянулась на Варду, эльфы потемнели лицами и молчат, как в ализариновом плену. Постаралась изобразить улыбку, чтобы приободрить, но они сделали вид, что не заметили.

Вздохнув, я сказала:

– Справимся. С нами странник.

Карга кивнула, но вид у нее такой, словно наполовину уже в другом мире, где духи, демоны и боги.

Она проговорила отстраненно:

– На Мавкином озере не больно шумите. Девки-то они хорошие, да больно чумные. После грозы вылезают из омутов да ждут-поджидают.

Старуха загрохотала башмаками, удаляясь в глубину избы, и продолжила:

– Оно и понятно. Бедняжкам и так в жизни досталось, вот потопились в темной воде. Ну энто ничего, нет-нет да явится добрый человек, окропит чистой водой и освободит.

Ведьма исчезла в черноте прохода, возникло ощущение, что внутри избушка больше, чем снаружи. Решила заглянуть внутрь, глянуть, куда делась ведьма, но, сделав шаг, замерла в нерешительности.

Шарканье затихло, только предгрозовой ветер в трубе завывает, и листва шелестит тревожно. Внутри екает от холодной жути, но любопытство сильнее.

Сделала еще один робкий шажок, правое колено предательски задергалось, чутье недовольно заворочалось в районе солнечного сплетения.

По плечу осторожно постучали, я вздрогнула от неожиданности и резко развернулась. Варда отдернул руку и спрятал пальцы под мышкой.

– Ты чего такая резкая? – произнес он почему-то обиженно.

– А ты чего подкрадываешься? – спросила я в ответ.

Варда пожал плечами:

– Предупредить хочу.

– Не заглядывать?

– Угу.

Я с сомнением посмотрела на странника, думала – издевается, наверняка какую-нибудь гадость сказать хочет. Но в серых глазах дружелюбие, даже, можно сказать, забота.

– Что за озеро? – спросила я и развернулась к рыжему.

В этот момент дверь за спиной грохнула, зловеще щелкнул затвор. Я испуганно прыгнула в объятия странника и вжала голову в плечи, тот бережно поймал и прижал к себе.

На секунду ощутила спокойствие и защищенность, какие бывают, наверное, лишь во сне. Быстро подняла голову – лицо Варды серьезное, но в глазах веселье. Я с силой пнула его в грудь и отскочила в сторону.

Изба протяжно скрипнула, заерзала, как потревоженный медведь. Старые бревна загремели, на глазах перекладываясь в свежие ряды. Крыльцо поднялось в воздух, доски разлетелись, словно ими выстрелили, немного покружились, затем собрались заново и улеглись на прежнее место. Дом в последний раз крякнул и замер.

Выглянув из-под капюшона, увидела, как Лисгард недобро смотрит на Варду, жвалки играют, ноздри раздуваются, но молчит как рыба.