смерть. Куда тебе к ребёнку?

— Ну я аккуратненько. Он же почти нежить? Переживёт знакомство. Жадным не будь!

— Буду жадным! Лети отсюда.

— Алёша! Знаешь, что скажу тебе? Вот ты как был скотиной, так ею и остался. Только больше твоё лицо красивое никого в заблуждение не вводит. Вот эта морда лешачья тебе подходит больше!

— Соответствую снаружи тому, что внутри? — я ей пастью своей зубастой улыбнулся. — А сама тогда чего?

— А чего я? — она показала на своё красивое лицо, откинула назад густые волосы. — Я уже всё, обратно замаскировалась. Так и не скажешь, что я Смерть, да?

— С ребёнком всё равно поиграть не дам.

— О, смотри! Сам бежит сюда! Ну здравствуй! — Мара шагнула вперёд, наклонилась и помахала ручкой.

— Тишка, это Мара, — представил я своему сыну смерть.

— Мара? — Тишка бегло взглянул на неё. — Красивая тётя, — и убежал.

— Ну что, довольна, красивая тетя? — поинтересовался я.

— Вот скажи мне, это что же, тоже как-то по крови передаётся? Такая наглость? — Мара на меня взглянула.

— Он тебе комплимент сделал. Хорошо выглядишь. А тебе лет тысяча, — успокоил я её.

— Женщинам не напоминают про возраст, — огрызнулась Мара. Что ей напоминать, как будто она сама не помнит?

Была ещё одна причина, почему мне не нравилось, что Тишка бегает по лесу. Ту тварь, что нападает на зверьё, калечит и убивает без разбора и без надобности, я так и не изловил. И как раз так получилось, что когда ждал Тишку в гости, почувствовал что-то неладное.

Погрузился в лес, начал пробираться сквозь дебри густые и чащи, увидел всё ж таки глазами звериными, что Тишка в беде. Та тварь как раз его выслеживает, идёт по пятам, охотится. А он, кажется, понял. Или лес подсказал — какой-нибудь зверь.

Я туда рванулся, себя не помня. Обдирая свою волчью шкуру в клочья. Успел вовремя. Вся жизнь пронеслась перед глазами, а она у меня долгая. В один момент увидел тварь в прыжке и своего сына. Я тварь топором запущенным сбил, умудрившись перевернуться в Лешего, а потом зарубил её. На глазах у Тишки.

Не хотел я, чтоб ему открылось такое зрелище, но выбора не было. Тварь пришлось мне порубить на части, вытащить на поляну и прикрыть ветками. Хоронить нельзя, как бы не переродилась тварь и не встала. Объяснил Тишке, что надо, чтоб её ветрами на солнце высушило, развеяло или просто чтоб стала она пеплом и просочилась в землю, смешавшись, но не растворившись. Не примет её земля, но задержит.

Тишка начал спрашивать, почему так? И зачем вообще напала такая гадина? И что поделом ей. Я ему ответил, что он не прав. Не виновата та тварь, что по земле нашей пришлось слоняться ей.

Привели её сюда силой, на привязи. Выпустили, заставили убивать. Пережила она большую битву. В огне выжила. Домой ей ходу нет и здесь ей места нет. И даже сейчас она не упокоилась. Ну разве только что отмаялась.

Спросил Тишку — понял ли он что-нибудь? Он ответил, что понял. Про ту пору и битву в селении до сих пор говорят много, мальчишки, до рассказов охочие, многому верят — и правде и выдумке.

Я бы не хотел, чтоб он был как я.

В тот раз мне надо было успокоить зверьё в лесу и заодно свои нервы. Обход я делал, обернувшись в волка, и Тишку на спине катал. Снова оставил его на ночь, чтоб по тьме не шастал. Кикимора уж как любила его ночёвки. Сказки садилась ему рассказывать и кормила сладким. А утром, когда Тишка уходил, он внезапно спросил у меня.

— Батюшка Леший, а ты ведь отец мне?

— Да, — проскрипел я, сгибая лапы непослушные, чтоб присесть и сравняться ростом. — Я тебе отец.

— А как я появился на свет? — так сосредоточенно, пожалуй, от меня никто и никогда не ждал ответа.

— Ты же знаешь, что Кощей и Горыныч людьми обращаются. И я когда-то мог. В ту пору мы с твоей мамой познакомились.

— Вы вместе жили?

— Да. Недолго. Три дня.

— А теперь не живёте, потому что ты не можешь быть человеком?

Всё ж таки дети умнее женщин. Рада донимала меня расспросами, пока её кое-как не выгнал, Тишка сам додумался.

— Так и есть.

Он как будто кивнул и собрался уходить, а потом повернулся и спросил:

— А мама об этом знает?

И точно дети умнее меня. По крайней мере, вот этот.

— С твоей мамой… нам в любом случае надо поговорить. Как только выпадет случай.

— Ты из леса не можешь выходить, батюшка?

— Нет, не могу. Дождусь, когда твоя матушка сама за чем-нибудь в лес сподобится.

Тишка кивнул понимающе.

— Она скоро пойдёт в лес — травы заготавливать на Купалу. Раньше она боялась в лес ходить, а потом как-то привыкла, и теперь иногда ходит. Когда надо очень. Мне предупредить, когда она пойдёт?

— Не надо, я знаю, когда у людей праздник Купалы, — я потрепал лапой Тишку по лохматой голове и усадил на волка. — Езжай домой, с матерью твоей мы свидимся.

И, может, не надо было этого ему говорить, как бы не вышло, что я его матушку любимую обвиняю, но, видать, наболело у меня.

— Я про тебя узнал только когда у источника мёртвой воды увидел, в который ты чуть не свалился.

Больше ничего говорить не стал. Тишка понятливый.

В моей постели чужая женщина с чужим ребёнком нянчилась, я видел, как чужой сын начал ходить. А своего не видел. Гостята меня этого лишила.

Какой с меня в то время был прок, правда? Что я делал? Как раз пьянствовал и буйствовал, или обустраивал дом для Кикиморы? А потом ушёл в дальний лес. Но я не знал.

Отправил Тишку восвояси, раздумывая, что скажу Гостяте. Нам с ней теперь не ругаться надо и не поминать былое, а решать про Тишку.

А вышло так, что свидеться пришлось нам раньше, чем перед Купалой.

Глава 43. Здесь будет лес

Тишка прибежал внезапно. Испуганный и разозлённый. С криками, что один ничего не может сделать, а никого из мужиков в селении нет. Все на своих покосах. Семья мельника пришла к Гостяте и обвиняет её в убийстве мельниковой старухи, а теперь ещё и в травле младшего сына мельника жены.

— Мамка не травила никого! — нервничал Тишка. — Старуха эта померла от старости. Если б не мама, она и столько, сколько прожила, не протянула б! Мама её лечила долго. Всё