сокрушалась, что мельниковы снохи ухаживать, как надо, не умеют! Это не мамка её свела со свету!

— А что с женою сына мельника? — спросил я, уже понимая, что надо как-то вмешиваться. Хотя пока не сообразил, как.

— Она от неудачных родов мается. Детей раз за разом скидывает, и вот теперь мамку обвинили, что та из ревности её опаивает.

— Зачем ей из ревности? — не понял я.

— Так это жена Дарёна, — злился моей непонятливости сын. Я первым делом решил, что надо вызвать Горяна или Кощея. Они могут людьми хоть куда зайти. И там или откупятся, или силой всех разгонят и заберут знахарку. Но как с ними связаться быстро? Нужно в дом мне возвращаться, в сердце леса, в самую чащу, а мы почти на краю, вот так быстро с Тишкой потому и встретились, что я его почуял.

Можно через реку, по водной глади позвать Кикимору, объяснить ей, что мне нужен Кощей. Но ей может колдовских способностей не хватить пробудить заговоренное блюдце, чтоб с Кощеем связаться. Раздумывать долго некогда, уж больно Тишка переживал. Мало ли что может сделать люд разгневанный, если обвиняют знахарку в убийстве.

— Главное, маму выведи в подлесок. Он близко подступает к селению. Там уже её никто не тронет, — сказал. Перекинулся в волка, дождался, пока Тишка заберётся мне на спину и побежал к селению Гостяты.

У самого края остановился. Различать, где избушка знахарки, мне не понадобилось. Несколько мужчин и отроков постарше вывели знахарку на поляну перед лесом, привязали к столбу и разводили костёр. Про то, что хотят сжечь ведьму за убийство мельниковской старухи и травлю молодой снохи, услышал в обрывках фраз.

— Тишка, стой! — едва успел крикнуть, а схватить не успел. Скатившись с моей волчьей спины, Тишка побежал к матери. Ничего он один не сделает против стольких взрослых мужиков.

Я из леса прыгнул, не думая. Дёрнуло меня со страшной силой обратно. Как удавкой затянуло, помутилось в глазах. Обернулся в Лешего, смотрел, как мой маленький сын полез драться.

— На костёр его. Сжечь вместе с ведьмой ведьминское отродье! — подвывал самый мерзкий из их сборища. Тишку потащили на костёр. Гостята, до этого сыпавшая проклятиями, вдруг взмолилась, чтоб отпустили сына. Я больше ждать не мог.

Не знаю как, мне то неведомо, но я в человека перекинулся. Боль в теле резанула так, что чуть сознания не лишился. В огне тогда было хуже, но это тело слабее. И всё оно калечное. Тут же и понял, почему не могу обращаться. Не в одной моей голове дело, да сейчас важно не это. Нащупал рога, оба на месте. Повалил деревце ближайшее, наклонил голову, отрубил себе рога топором.

Кое-как поднялся, кровь моя нечеловеческая, а всё одно тёплая, заливала за шиворот. Делал всё быстро, думать некогда. Выбрал, как ближе подойти — по подлеску. Почти к полянке самой подберусь. Пошёл. Как понял, что видно меня, крикнул этому их карательному сборищу.

— Зачем обижаете ребёнка и женщину?

— Тебе какое дело? — ответил тот, кто постарше выглядел. Видать, зрение у него похуже, он начал подходить и приглядываться.

— Иди своей дорогой, — ответил другой мужик. — Тут дела этого селения вершатся.

— Вы женщину на костре решили сжечь, — не согласился я, высматривая, можно ли ещё подойти. Тело начинало гудеть, привязь моя меня душила.

— Иди по добру по здорову, как сказано, — повторил самый старший из них. А какой-то отрок запустил в меня камнем. Я уклонился. Повторил им ещё раз.

— Лучше бы вам отпустить их обоих, не накликаете на себя беду.

— В лес ушла и пропала пропадом, коли так, — кивнул мужик помладше на Гостяту. — А даже если и сожгли ведьму — так очистили селение, благое дело сделали.

— Один ещё раз повторю: отпускайте их.

— Ты, что ли, доложишь на нас? — спросил тот, что мне сразу не понравился.

— Посмотрите, он в крови весь, он раненый! — разглядел один из отроков.

— И то правда, разбойник, кажись, — повторил старший из них.

— Зря ты пришёл сюда. Если сказать больше нечего, уходи, — самый рослый из мужчин сделал шаг вперёд, доставая нож. — Ты человек пришлый, это дело не твоё.

— Уж так вышло что моё.

— Он сам упадёт скоро, братцы, — крикнул вертлявый доставучий мужик, — давайте быстро порешаем его!

— И куда его?

— В лес. Звери съедят.

Стало мне смешно. Смог сделать ещё несколько шагов. Больше тянуть нечего. Граница леса закончилась, сдавило страшной болью меня. Тело начало разрушаться. Видать, покачнулся я, что местных больно обрадовало.

— Хочешь что сказать, подойди, скажи, — мужик с ножом сам ко мне приближаться начал. Осторожно, присматриваясь.

— Здесь лес когда-то был, — начал я. — Чую грибницу под ногами. И корни оставшиеся деревьев выкорчеванных.

— И что с того? Везде был лес. Теперь тут людское поселение.

— Людское ли? Собаки вас лучше, — я подошёл ещё. Тело высыхало, как дерево без долгого полива.

— Не заговаривался бы, — ответил их старший. Они, не понимая, что происходит, начали меня окружать. Вертлявый бросил тлеющие угли в сухую траву и ветки, сложенные для костра под ногами Гостяты. Быстро начал заниматься огонь. Я прислушался к ощущениям, призывая к себе силу природную. Под ногами появились побеги зелёные, это молодые деревца проклюнулись.

— Здесь был когда-то лес и будет снова. Такое моё слово, — сказал я и побеги поползли выше. Собравшиеся вокруг меня люди пока ничего не понимали, но большого страха, видать, не испытывали. Кого испугает сильно раненый, хоть и происходит странное?

— Да режь его, что думать? — вертлявый, что помладше, толкнул в бок того мужика, что с ножом. А он, подошедши, боялся первый, да ещё и один, нападать. Я его и в этом обличии и здоровее, и выше.

— Я предупреждал, — посмотрев в сторону костра, я ветер вызвал и потушил огонь. А после всё вокруг Гостяты и Тишки густым кустарником затянуло — с шипами длинными, торчащими наружу. Из леса моего повыходили волки. Если б не белый день, и нечисть повыходила бы. Хотя чего бы не позвать — под моей защитой пройдут и днём.

Топор, чтоб сразу не пугать, я в подлеске оставил, теперь же, руку вытянув вдоль тела, чувствовал, как вверх по ней, обвиваясь, ползут цепи. Скоро и топор в руку лёг удобно.

Я не знаю, кто из них Дарён. Никогда не видел, не сообразил и сейчас тоже. Но мне вертлявый настолько сразу не понравился, что я уже знал, кого первым зарублю.

Они теперь все с ножами, и страх в глазах проклюнулся. Но мне ножи не помеха, а бояться надо было