– Кивните, если поняли.

Софи кивнула.

Он отпустил ее.

– А теперь идем в ванную, – сказал он.

Софи по-прежнему не двигалась с места.

– Ну, давайте, – зашипел он и угрожающе поднял нож.

Софи почувствовала, что тело снова слушается ее. Неуверенно она двинулась с места, лихорадочно размышляя, что делать. Впереди длинный, заставленный коробками коридор, а там – дверь в ванную. Она сделала шаг, другой, вышла из кухни, постоянно чувствуя за спиной человека с ножом. По всему коридору стояли картонные коробки Пауля. На одной было написано «Зимние вещи», на другой – «DVD». Она сделала еще несколько шагов: «Книги», «Обувь». Дверь ванной приближалась, но до конца коридора было еще бесконечно далеко. Еще шаг. Ничего нельзя сделать. А может…

Софи улучила момент, попыталась чуть повернуть голову. Еще шаг. Но убийца не спускал с нее глаз. Она чувствовала его сзади, настороженного, сосредоточенного. Осталось три, четыре шага до двери в ванную, а потом – все. Два шага, один. «CD», «Разное». Софи была уже у двери в ванную, уголком глаза видела его, видела поднятую руку с ножом, она уже собиралась открыть ванную, как вдруг у входной двери раздался звонок, резкий, протяжный. Софи заметила, как убийца испуганно вздрогнул и растерянно посмотрел на входную дверь. Она мгновенно, в один прыжок, подскочила к картонному ящику Пауля с надписью «Разное», выхватила оттуда клюшку для гольфа и со всего замаха…

27

Одиннадцать лет – это много. Иногда, когда не сплю ночью и смотрю в темноте в потолок, приходит на ум, что, может, вообще этот внешний мир – всего лишь мои грезы. Может, вообще существует только один-единственный мир – мой. Может, надо верить только в то, что можно увидеть и потрогать. А все остальное – выдумки. В конце концов, сколько себя помню, всегда была мастером сочинять истории.

Представляю, как это было бы. Мой дом – мир. И больше – ничего. Я тут живу, старюсь и умираю. Тут у меня как-то рождаются дети. Дети, которые родились в моем мире и ничего не знают, кроме первого и второго этажа, чердака, подвала, балкона и террасы. И я им рассказываю сказки, в которых происходят удивительные вещи, в которых столько всего таинственного и чудесного.

«Есть страна, в которой существуют огромные деревья», – начну я. «А что такое деревья?» – спросят меня дети, и я расскажу им, что это волшебные существа, которые растут из земли, если в нее закопать маленькие зернышки, это волшебные существа, которые меняются с каждым годом и все время выглядят по-разному, на них появляются цветы и зеленые или пестрые листочки – как по мановению волшебной палочки. «В той волшебной стране есть не только деревья, но и чудесные существа в перьях, большие и маленькие, которые сидят на деревьях и поют песни на непонятном человеку языке. В той стране живут и другие существа – огромные, больше нашего дома, они живут под водой и могут пускать из спины высокие фонтаны. И в той стране есть горы и поля, луга и пустыни».

– А что такое луга, мама? – спросят меня дети.

– Это большие-большие поверхности, очень зеленые, очень мягкие, заросшие травой, тонкими, упругими стебельками, которые щекочут ножки детям, когда они резвятся и играют. И они такие большие, эти луга, что по ним можно бежать долго-долго, пока совсем не устанешь, а все равно – ни конца ни края.

– Так не бывает, мама, – скажет один из моих ребят.

– Правда, мама, так не бывает. Не может быть ничего такого большого.

Вспоминаю внешний мир, и бесконечная томительная тоска охватывает меня. Мне она знакома. Я чувствовала ее, когда писала книгу, и на конвейере беговой дорожки, и в моих снах, и даже тогда, когда разговаривала с Ленценом.

Я хочу стоять на залитой солнцем рыночной площади в каком-нибудь маленьком городке, смотреть на небо, прикрывать ладонью глаза от солнца и следить за головокружительными росчерками стрижей вокруг колокольни. Хочу почувствовать древесный, смолистый запах леса. Увидеть неподражаемое трепетание бабочки, бесцельное и беззаботное. Ощутить кожей прохладу, которая сменяет тепло, когда летнее солнце скрывается за набежавшим облаком. Неожиданное, протяжное и скользкое прикосновение плети водорослей, когда купаешься в озере. И я думаю: все это снова будет.

Да, мне страшно. Но, как я поняла за последние месяцы, страх – это не повод чего-то не делать. А совсем даже наоборот.

Я должна это сделать. Вернуться в настоящий мир. Стать свободной.

И тогда я достану этого Ленцена.

Комиссар Йонас Вебер стоял у окна своего кабинета и смотрел, как последние стрижи чертят в небе свои фигуры. Осталось уже недолго – скоро и они соберутся в стаю и потянутся за своими – на юг.

Пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не потерять голову, когда он прочел смску Софи. Он давил педаль в пол, мчался по городу и все-таки приехал раньше патрульной машины, которую вызвал по дороге. Он бежал бегом до подъезда Софи. Звонил, бесился. Изо всех сил старался сохранять хладнокровие, когда никто не открывал. Звонил соседям до тех пор, пока какая-то рассерженная старая дама не впустила его в подъезд, все в порядке, это полиция. Несся вверх по лестнице, колотил кулаками в дверь и уже хотел вышибить плечом, когда она вдруг распахнулась.

Йонас старался не вспоминать о тех страшных минутах, когда думал о том, что может увидеть, если опоздает.

Дверь открыла Софи, белая, как бумага, но внешне спокойная. С облегчением увидел, что она цела и невредима. Потом увидел его. Пощупал пульс у лежащего на полу человека, определил, что тот жив. Вызвал «скорую». Приехали полицейские, потом, наконец, «скорая», все принялись за работу. Все обошлось.

Йонас отошел от окна, сел за стол. Что она сейчас делает? – подумал он. Вот уже несколько дней он боролся с желанием позвонить Софи. Понятно, что она пережила шок. Но скоро должна прийти в норму. Такие люди, как Софи, не ломаются. Он снова боролся с собой. Очень хотелось услышать ее голос. Взял мобильный, нашел ее номер, но вызывать не стал. Йонас вздрогнул, когда в кабинет ворвалась Антониа Буг.

– Труп в лесопарке, – сказала она. – Едешь?

Йонас кивнул.

– Сейчас, – ответил он.

– Что случилось? – спросила Буг. – На тебе лица нет.

Йонас не ответил.

– Все думаешь о нашем журналисте? – спросила она.

Йонаса раздражало, что Бугтак спокойно говорит о преступнике, который после Бритты Петерс убил еще одну женщину. Впрочем, все остальные – тоже. Даже шум, который поднялся по этому делу в прессе, вызван был главным образом тем, что убийца оказался их коллегой.

– Мы должны были его взять, – ответил Йонас. – И не дать ему возможность еще раз убить. Когда Циммер выяснил, что Бритта Петерс жаловалась, будто хозяин дома без позволения появляется в ее квартире, мы должны были с этим разобраться.

– Так мы и разобрались.