Оглядываюсь по сторонам. Несколько глухо закрытых серых дверей, за которыми хранятся сокровища. Лишь только один отсек не заперт. К нему и ведет нашего пленника Суровый.

Маленькая комната без окон. Метров восемь, наверное. Вдоль стен тянутся огромные шкафы с мелкими ящичками. На каждом кодовый замок. А посреди оставшегося пространства стол, несколько стульев. Идеальное тихое место.

– Присаживайся, – кивает на стул. А сам толкает Толяна на табуретку. Быстрым движением достает из кармана наручники и, защелкнув один на запястье врага, второй замыкает на массивной ручке шкафа.

– Мечты сбываются, – смеется радостно. – Как же я хотел, Шарлыкин, набить тебе морду. С самого выпускного мечтал. Но реальность оказалась намного круче…

– Э-э, Макс, я ничего не понимаю, – печально тянет Толян.

Резко останавливаю их перепалку.

– Рассказывай, – прошу, ощерившись. – Все рассказывай.

– А если откажусь, тогда что? – с вызовом смотрит на меня Толик Шарлыкин, мой старый друг и одноклассник, оказавшийся гнусью.

– Тогда подведем тебя под статью. Брюликов в карманы насыплем и ментов вызовем. Скажем, что украл. Лет на пять сядешь, Толя. Поэтому советую сотрудничать с Годой. Он у нас добрый. И справедливый.

– Совесть класса, – заискивающе заглядывает мне в глаза Шарлыкин. Отворачиваюсь, стараясь сдержаться. Только бы не врезать по этой розовощекой харе. Только бы не размазать по стенке довольную жизнью и собой гниду.

– Начинай петь, – приказывает Суровый Толяну. – У нас времени мало, сам понимаешь. Запрем тебя здесь до утра. А утром ментам сдадим обосранного. Скажем, обнаружили в хранилище старого друга, бриллианты с изумрудами спереть хотел.

– Ты не посмеешь, – лепечет Толик.

– Еще как посмею, – угрожающе нависает над ним Макс. – У меня давно карт-бланш, суслик.

Не понимаю, о чем речь. Но Шарлыкин дергается. Значит, рыло давно в пушку. Видать, еще со школы.

– Рассказывай, Толя, – прошу вкрадчиво. Потираю кулаки, пытаясь обуздать ярость.

– Да нечего тут рассказывать, – хмыкает Толян. – Я, еще когда мы в Стокгольм летели, заметил, как ты фотку разглядываешь. Залип на какой-то телке.

– Она не телка, – рычу не сдерживаясь. Давлю взглядом. За малым умудряюсь не всечь.

– Ладно, допустим, – трусливо сжимается Толик. Вроде бы сам не маленький, но дать отпор не может.

– Я увидел, как ты на фотку пялишься. А в начале сентября заехал за теткой в школу. Ну, мать попросила, – разводит он руками. – И тут идет твоя краля. Вся такая деловая. Я у тетки спросил, кто и что.

– Какая еще тетка? – бурчу, не понимая.

– Зоя Федоровна, физичка наша, – встревает в разговор Суровый. – Ей на том свете уже прогулы ставят. А все туда же. Ни ума, ни совести…

– Да пошел ты, – обиженно огрызается Толян. – Трояк тебе в аттестат влепила, правильно сделала.

– Дальше, Хмырь, – требую, внезапно вспомнив школьное прозвище.

Толян смотрит на меня осуждающе. Не любит, когда старым погонялом кличут. Но продолжает монотонно бубнить.

– Взял я координаты. Полазал по социальным сетям. И быстренько нарисовал девчонке офигенное прошлое. Тиндер, инста… Все дела.

– Зачем?

– Да чтобы ты не клюнул, Рус! Переспал бы разок и пошел дальше.

– А тебе с этого какая выгода?! – ору, не сдерживаясь. – Ты же не для себя Свету отбить хотел. Зачем грязью измазал?

– Да ну какая там грязь, глупости, – отмахивается Толик. – Она бы и не узнала ничего, если б ты со своими миллионами не влез.

– Ладно, допустим, – давлю взглядом, стараясь взять себя в руки. Только бы не убить этого козла. Дай, Господи, сил сдержаться. Выдыхаю. Потом делаю глубокий вдох. – А как скрин у тебя оказался, баклан?

– Светка, лохушка, телефон на столе кинула, а Зойка воспользовалась, – будто баба, причитает Толик. – К ней отец какого-то ученика пришел. И она долго с ним отиралась в коридоре.

– Допустим, беседовала, а не отиралась, – сердито бросаю я. – Дальше что?

– Тетя Зоя мне твое сообщение переслала. Говорит, Годаров к училке пристает. Бабки ей предлагает. Ну, я ее и надоумил сделать скрин и отправить Лидке. Смешно. Правда?

– Обхохочешься, – цежу угрожающе. Выбрасываю руку вперед. Толик пытается увернуться и кулак попадает в ухо. Следующий приходится в голову. Потом в челюсть. Ногой сбиваю мразь с табуретки и не могу остановиться.

– Стопэ, Года. А то убьешь, – оттаскивает меня в сторону Суровый.

– Да мне уже по хрен, – тупо гляжу на сбитые в кровь костяшки. – Жизнь и так катится под откос. Света от меня уходит.

– Еще не вечер, бро, – хмуро бросает Макс. – Все можно исправить.

– Нужно, – киваю я ощерясь.

Руслан

– А Надежду Сергеевну за что грохнул? – спрашиваю устало. Снова сажусь за стол. Разглядываю ряды тонких ручек на шкафу. Куда угодно вперить глаза, только бы не смотреть на эту жалкую тушу.

– Я тут ни при чем, – гневно подскакивает Толян. – Это ты или твоя жена бабку замочили. Хочешь на меня повесить? Не выйдет!

– Что ты несешь, дебил? – зверею я. – У меня везде камеры понатыканы. Прислуги полно. Ты думаешь, следствие никого не опросило? Там дураки служат?

– У тебя, Года, денег как у дурня фантиков, – криво усмехается Шарлыкин. Вытирает кровь с разбитой губы. Смотрит на меня с презрительным превосходством.

– Фотка как к бабке попала? – прерываю дурацкие разглагольствования. – Ты ей вручил?

– В почтовый ящик кинул.

– Зачем?

– Тебя позлить. Больно ты счастливый был!

– А тебе какая печаль, недоумок? – рычу, сжав кулаки. Шарлыкин сгибается в три погибели, боясь снова получить в репу.

– Да я хотел, чтобы ты попер эту девку! – выкрикивает, решив, что бить его никто не будет. – Нам так хорошо было вместе! Ездили везде. Телок снимали!

– И везде платил я, – усмехаюсь горестно. Мне и в голову не пришло хоть раз располовинить счет или пожрать за счет дружбана. Даже там, где вполне хватало зарплаты фрилансера, я спокойно расплачивался, никогда не предъявляя претензии.

И сам себе вырыл яму собственной щедростью. Толик взбунтовался, когда допер до простейшей истины: лавочка закрывается. Скоро придется щелкать хлеборезкой.

– Собирайся, едем, – встаю решительно.

– Куда? – блеет козликом Хмырь.

– В ментовку, – вздыхаю устало. – Там им все расскажешь. Пусть они сами разбираются, кто убил Надежду Сергеевну. За два года следствие не сдвинулось с мертвой точки.