стрелы сверкнул на солнце. Он нашёл его дома, в глубине шкафа, – память о том времени, когда отец водил его пострелять по мишеням… Они ездили стрелять две недели подряд, но из Нью-Йорка приходилось ехать больше часа, чтобы добраться до леса, поэтому они скоро охладели к этим поездкам. Ни один, ни другой не имели желания или азарта заниматься настоящей охотой, и арбалет в конце концов оказался в коробке с обувью, к огромному облегчению его матери.

– Я обеспечу ему ещё одну дыру в башке.

Кори и Коннор рассмеялись от такой уверенности в голосе Чада.

Оуэн все еще сомневался. Затея не слишком ему нравилась.

Чад подошёл поближе и положил ему руку на плечо.

– Он рано или поздно вернётся, Коннор прав, а мы не сможем постоянно быть настороже. Ты же не хочешь проснуться с этим отвратительным запахом в носу и почувствовать, как он накручивает твои кишки на свои грабли. Мы не можем позволить себе ждать… У нас не осталось выбора.

Чад был прав, приходилось это признать. Ждать было ещё опаснее. Они не смогли бы спать ночами, а днем клевали бы носом, так что Том или Оливия скоро начали бы переживать.

И все же Оуэну не нравилось, что они задумали. Они не были достаточно подготовлены. Он предпочел бы сначала узнать, с чем им придётся столкнуться, найти слабые стороны противника и подготовиться соответствующим образом. Но это было невозможно.

За неимением лучшего Оуэн пожал плечами в знак капитуляции, и Коннор ликующе вскинул вверх кулак.

– Вперёд! Прикончим пугало!

* * *

Четверо мальчиков прошагали по дорожке и свернули в лес, чтобы пройти коротким путем. Они оказались в овраге, где молча шли вдоль русла крохотного ручейка. Наконец они миновали деревья и кусты, которые отделяли лес от кукурузного поля Тейлоров, и оказались почти у самой цели.

Чад наблюдал за золотистыми лучами солнца, которые пробивались сквозь листву. Сначала он был очень воодушевлен идеей расквитаться с чудищем. Оно смертельно перепугало его в ту ночь, когда Оуэн пришел будить брата. Пугало заслужило того, чтобы сгореть. Но по мере того, как они приближались, жажда действия от усталости и жары все уменьшалась. Чад даже иначе держал теперь арбалет. Сначала он нес его, выставив перед собой, в любую минуту готовый встретить опасность. Потом вскинул оружие на плечо и смотрел уже себе под ноги, стараясь не поскользнуться на заросших мхом камнях. Наконец он убрал арбалет за спину, устав держать его в руках. Чад снова и снова проигрывал перед глазами будущее сражение, заранее преисполнившись яростью и героизмом, пока не устал прокручивать одну и ту же сцену, и его мозг не обратился незаметно к другим предметам.

Одним из них была Джемма.

Чаду не понравилось то, что он заметил накануне в кинотеатре, после окончания фильма. Скользнувшая из зала тень, тот грубый тип и заплаканное лицо девушки. И когда они вышли из кинотеатра, она выглядела очень отстраненной. Чаду казалось, что она погрузилась в себя так далека от внешнего мира, как только возможно. Они могли бы объявить, что отправляются покупать наркоту, и Джемма не повела бы и бровью. Надо было с ней поговорить. Но что он мог сделать? Джемме было семнадцать, она была уже практически взрослой, зачем ей разговоры с малышней…

Лес поредел, и ряды кукурузы стали ещё ближе. Перед глазами Чада возникло видение пугала, которое бродило ночью по их саду, и он поёжился.

Он вспомнил его странную походку, длинные зубья граблей вместо пальцев и гротескное, пугающее лицо… Он увидел вдруг со всей очевидностью всю отчаянную опасность их затеи и засомневался. Весь задор, который переполнял его в начале пути, сошел на нет. И что это им взбрело в голову? Шуршание листьев заставило его насторожиться. Так ли им надо туда идти? На территорию пугала…

Чад искоса взглянул на Оуэна, который тоже выглядел испуганным. А ведь он был прав. Чаду следовало бы послушать Оуэна, который всегда был более осмотрительным, и часто это оказывалось оправданно. Даже в большинстве случаев.

Ну, ладно. Теперь-то что? Он не мог сдаться на глазах у всех. Оуэн пойдёт вместе с ним, это точно. А Кори поддержит Коннора. Двоюродные братья будут выглядеть трусами. Лузерами. Меньше чем через три недели начнётся учебный год, а Кори с Коннором были их единственными друзьями. Чад с Оуэном не могут пойти в школу, где у них нет друзей, да ещё с репутацией трусов.

К тому же отступление сейчас не решит проблему с пугалом. Он вспомнил свои собственные слова. «Ты же не хочешь проснуться с этим отвратительным запахом в носу и почувствовать, как он накручивает твои кишки на свои грабли. Мы не можем позволить себе ждать… У нас нет выбора». Надо было идти. Какое счастье, что не он несёт огнемет! У него вспотели ладони, и Чад знал, что, выскочи на них пугало, он был бы неспособен прицелиться.

Но у тебя в руках арбалет! Если с огнеметом не получится, за тобой будет последний выстрел!

Эта мысль его испугала. Он снял с плеча ремень арбалета и взял оружие в руки. Ладони были совершенно мокрыми. Во избежание случайного выстрела арбалет был поставлен на предохранитель, и надо было надавить большим пальцем, пока целишься, чтобы снять с предохранителя. Ничего сложного, но Чад был не уверен, что справится даже с этим.

Он протянул оружие Кори.

– Слушай, возьми.

– Что? Почему я?

– Ну… не знаю… просто несправедливо, что он у меня. И я не очень хорошо стреляю.

– И ты решил сказать это сейчас? Я же не тренировался! И даже не знаю, как он перезаряжа…

– Чад, оставь у себя! – скомандовал Коннор. – Это твой арбалет. Нет времени что-то менять сейчас. И внимательно, мы не должны его упустить…

Они увидели, как Коннор исчез за стеной кукурузных листьев, и переглянулись. Чад был уверен, что сейчас даже Кори жалеет об их решении. Их чуть не тошнило от животного страха, от которого подгибаются ноги, который тем сильнее, чем иррациональнее. Человеческое существо за десятки тысяч лет развило инстинкт самосохранения, и сейчас этот унаследованное от предков животное чутье посылало в мозг каждого из мальчиков сигналы спасаться, бежать. Напротив, рациональная часть их сознания призывала подчинить свои чувства, заставить замолчать эмоции. К этому добавлялись соображения, которые нечасто встречаются у тринадцатилетних мальчиков: честь, солидарность, храбрость.

Никто не решался отступить и бросить остальных. При этом Чад чувствовал, что они стоят на пороге драматичной сцены, они ощущали ужас, который подстерегал их за этими