Эвелина вжалась лбом в шершавую суконную ткань куртки. Кровоточащие ссадины горели огнем, но Эви была рада этой боли, которая не давала уплыть в забытье. Дегар пах как нагретое на солнце железо, и она надышаться не могла этим запахом. Но вот он отстранился и бережно провел кончиками пальцев по ее лицу, убирая налипшие пряди волос.

— Надо умыться, — сказал он.

И все. А Эви ждала укора, хотя бы осуждающего взгляда. Да что там, она заслужила и парочку крепких слов! И приняла бы их с благодарностью.

— Я жалкая слабачка… — выдохнула она. — Не смогла…

— Я знаю. — Дегар не дал договорить, поцеловал горячий, вспотевший лоб.

Эви сжалась от этой ласки, но вместо того, чтобы отпрянуть, скинуть руки, оттолкнуть, вдруг поднялась на цыпочки и нашла ртом теплые губы Дегара. Обветренные, пахнущие травяным отваром и дымом. Она изучала их, пила их, будто целебный напиток, принимала по капле, как самое сильное средство от боли в располосованной душе. И он отвечал так же нежно, точно касался крыльев бабочки, помня о том, какие они хрупкие.

Эвелина не знала, сколько прошло времени. Она закрывала глаза, и ей казалось, что наступила ночь. Потом сквозь кроны деревьев пробивался солнечный луч, и чудилось, будто снова настало утро. Ветер гладил разгоряченную кожу, шептались травы, в глубине леса затенькала притихшая было птица.

— Не спрашивай, — попросила Эви, пряча лицо на груди Дегара. — Я не смогу объяснить.

Эви надела обсидиановый перстень на палец Дегара, заставила наклониться и застегнула на его шее сапфировое ожерелье. Рубин и браслет с изумрудом оставила себе.

— Вот теперь честно, — улыбнулась она. — Если Бальтазар вернется, кто-то из нас успеет спастись и унести два артефакта.

Король Ферранда страшный человек, а что будет, если в его руках сосредоточится великая сила, о том и помыслить жутко.

Эвелина так привыкла, что темная фигура крадется за спиной, прячась в тени деревьев, что и теперь нет-нет да оборачивалась. Ей мерещилось, что она замечает краем глаза движение: то качнется ветка, то вспорхнет пичуга. Но то был лес, живущий своей жизнью. Бальтазар ушел.

Разноцветная нить, сплетенная из четырех, уверенно указывала на север. Границы между королевствами Пяти Лепестков были условными, и по расчетам Эви путники ступили на территорию Риталии еще утром. Лес ничуть не отличался от леса Ферранда, те же лиственные деревья, но сделалось ощутимо холоднее, так что Эви сунула зябнущие руки в рукава, соорудив из них подобие муфты, и даже Дегар застегнул куртку.

— Я думала, что Риталию называют северным королевством просто для красоты. Ведь Пять Лепестков еще зовут Южным Цветком, — рассуждала Эви. — Говорят, дальше лежат земли, где почти не бывает лета… Но они далеко, очень далеко. Почему же так холодно? Ведь конец весны.

Дегар молчал. Да что тут скажешь? Эвелина и сама не знала ответа. Почему светит солнце, на небе ни облачка, а мороз пробирает до костей, разве что пар изо рта не идет. А самое удивительное, что с каждым шагом путники точно возвращались в зиму.

Листья уменьшались, сжимались, пока не спрятались обратно в почки. Пышная трава, в некоторых местах успевшая вымахать до пояса, делалась все ниже — до колен, до щиколоток, а потом будто втянулась в землю. Они брели по пустому обнаженному лесу, застывшему в вечном зимнем покое. Лишь на юге виднелась зеленая дымка, окутавшая деревья.

— Это неправильно, — прошептала Эви. — Это магия!

— Это Гристринс, — кивнул Дегар. — Мы близко.

Так вот он какой — артефакт, чья сила холод! Он куда могущественнее своих братьев.

— Не понимаю, здесь нет ни города, ни хранилища. Не мог ведь правитель Риталии просто оставить его в лесу?

Дегар качнул головой: он думал.

— С другой стороны, — продолжала Эви, — едва ли он обрадовался такому подарочку. Холод хорош для погреба, чтобы вино не испортилось, а когда в погреб превращается дворец …

Она замолчала. Путники остановились, одновременно увидев ледяную гору. Впрочем, горой заброшенный храм, покрытый инеем, казался только в первое мгновение. Серые стены потрескались от времени и холода, провал входа оплели мертвые ветви. Сквозь щели наружу проникало сияние, а еще Эвелина ощутила зов. Алмаз взывал к своим братьям.

— Он там, внутри, — хрипло проговорила она. — Неужели? Так просто… Просто зайти и взять.

Она шагнула вперед, но Дегар преградил путь рукой.

— Не может быть просто. Любой мог найти и забрать. Случайный путник. Маг. Но Гристринс до сих пор скрыт ото всех.

И правда, стал бы король, к которому в руки попал артефакт великой силы, бросать его в лесу на произвол судьбы? Эвелина обреченно вздохнула. Когда бывало просто?

— Держись позади.

Ишь, раскомандовался! Но Эви в кои-то веки не стала спорить и покорно спряталась за широкую спину. Еще немного — и это начнет ей нравиться!

Первый неприятный сюрприз ожидал сразу у входа. Выбеленный временем человеческий скелет врос в землю, Эвелина поначалу приняла череп за причудливый камень, но потом разглядела пустые глазницы, редкие желтые зубы — бедняга, нашедший здесь последнее пристанище, был немолод. Как его занесло на руины? Кем он был — охотником за древностями или бродягой? Теперь не узнать.

Внутри было светло, не придется тратить силы на создание шара-светильника. Магический резерв полон, но пока не стоит размениваться на мелкие заклинания. Что-то подсказывало Эвелине, что магия еще пригодится.

С того места, где сейчас стояла мейджи, она видела каменный коридор, увенчанный сводчатым потолком. Коридор поворачивал, а что там за углом — не разглядеть. Изнутри разрушенного храма веяло мертвенным холодом, так что дышать было больно.

Дегар снял куртку, и не успела Эвелина удивиться, как он напялил ее на мейджи поверх плаща, сам остался в холщовой рубахе, по обыкновению повел плечами, готовясь к бою. Поддел сапогом землю, наклонился и поднял узкий кинжал, некогда принадлежавший незадачливому путнику. Кинжал оказался не из простых: рукоять украшали самоцветы, а лезвие почти не заржавело. Кто бы ни убил несчастного, это явно был не человек: грабитель бы унес дорогой кинжал с собой.

— Ты замерзнешь!

— Я воин, ты маг. Мне нужна свобода движений, а тебе ловкие руки. — Дегар улыбнулся, когда по глазам Эви понял, что говорит в своей обычной демонской манере: «У меня есть рот, и я в него ем!» — Ловкие, а не дрожащие от холода, огонек.

И, не дожидаясь возражений, притянул Эви к себе за полы куртки и поцеловал.

— Научила на свою голову, — пробурчала Эвелина, пряча счастливые глаза.

— Я быстро учусь, огонек.

Однажды зимой, когда Райли и Эви было по двенадцать лет, Адриан Соль потехи ради соорудил для ребят ледяную избу. Стены были сложены из ледяных бревен, внутри стояла ледяная печь, в которой горело синее, морозное, пламя. Сотворил и стол, и лавку, и молочное лакомство в мисках, и холодный, пощипывающий нёбо, пузырящийся напиток. Детей укутали в шубы и только тогда отпустили в дом, да и то привыкшие к уюту наследник и дочь артефактора скоро запросились назад: съели лакомство, полюбовались на огонь, и им стало скучно.