они не будут иметь единого руководства. Хотя, возможно, оно им уже и не нужно. В любом случае камни исчезли, месье Фаберже едва жив, а мы сели в лужу так глубоко, что только нос и виден…

— Ницца, господа! — послышалось из коридора.

— Ну что ж, пойдемте, поздороваюсь с господином префектом, а заодно доставлю Агафона в больницу. Похоже, у него истерический припадок. Он рвался выпрыгнуть на ходу из поезда. Сейчас полицейские караулят, чтобы он не покончил с собой.

* * *

Грузный седовласый усач стоял на платформе, раскрыв объятия.

— Женевьева! — пророкотал он, увидев девушку. — Ну, наконец-то, долгожданная встреча! А я думаю, что такое — все вышли, одни вы не идете… Что это с мальчишкой? — он кивнул на Фаберже. — Его что, опять ограбили?

— Еще как, — покачал головой Тарло. — Но на этот раз подкинули бутылку виски.

— Рад видеть вас снова, друг мой. Должен сказать, вы с малюткой Женевьевой отлично смотритесь. Приглашаю всех в ресторан, познакомлю вас с семьей и друзьями… А вы, юноша, не рыдайте так. Ни к чему это. Клянусь эполетами, мы найдем, что там у вас опять украли.

— Что ж, ресторан, так ресторан, — махнул рукой Тарло. — Только месье Фаберже сейчас нужен не кулинар, а доктор.

— В вагонах порядок? Никто ничего не забыл? — послышалось рядом.

Тарло обернулся на голос, но слова относились не к нему. Рядом с проводником третьего вагона стоял человек с золотыми галунами начальника поезда.

— Да какой там порядок, — отозвался проводник, — сегодня все не слава богу. Вон, и стекло высадили. Что за рейс такой!

— Ничего никто в вагоне не забыл? — повторил начальник поезда.

— У меня в третьем — нет. В шестом, вроде, там, где новенький, кто-то чемодан оставил. Здоровенный такой чемодан.

— Так где он?

— Чемодан, или проводник? А впрочем, какая разница — оба два вместе. Как положено — новенький крикнул полицейского и вместе с ним пошел сдавать к ним в хранилище под протокол.

— Пойдемте, пойдемте, — торопил гостей префект. — Прямо туда доктора приведут, можешь не сомневаться. Идем скорее, все стынет!

Тарло под руку с Женевьевой сделал несколько шагов вслед за гостеприимным префектом и вдруг застыл: «Стоп! Господи, неужели?! Если догадка верна, я сегодня напьюсь, как тамплиер!»

— Господин префект, могут ли в ресторане чуть-чуть подождать? Нам в очередной раз нужна ваша помощь!

— Что случилось?

— Только что в полицейское хранилище вокзала был сдан — или сейчас сдается — забытый в поезде чемодан.

— Такое бывает каждый день, — отмахнулся усач. — Что с того?

— Не сомневаюсь. Забытые вещи не досматриваются, ведь так?

— По закону это делать запрещено. Только если речь идет о жизни и смерти… Или, если хозяин обнаружен, но корешка отправки багажа нет, и требуется подтверждение владения…

— Нам чрезвычайно нужно досмотреть тот чемодан.

— Для этого вы должны заявить свои права на эту собственность. Однако вы ехали в третьем вагоне, а чемодан был, вроде бы, забыт в шестом?

— Именно так. Но у этого господина, — Тарло кивнул в сторону Фаберже, — есть полная, заверенная печатью опись всего того, что находится в том чемодане. Агафон, продемонстрируй список.

Месье Фаберже, моргая покрасневшими глазами, достал из внутреннего кармана фрака опись. Префект глянул, поперхнулся, его глаза округлились.

— Что ж, — пробормотал он, — я возьму на себя такую ответственность. Дело и впрямь может идти о жизни и смерти. Однако не дай бог, если вы ошибаетесь.

— Полагаю, не ошибаемся.

* * *

Эскадрон замер в походном строю, но командир лейб-гвардии уланского полка все молчал, оглядывая строй, и никак не давал сигнал «Марш»!

Вместо этого, сурово нахмурясь, генерал Червонный сверлил Владимира взглядом, от которого по всему телу разливалось тягостное, будто гипсовое, оцепенение.

— Да вы, голубчик, никак жениться вздумали?! Куда ж вам жениться? Фортуна девица ветреная, а вы от ее даров только и столуетесь. А ну как взревнует? Прогорите, как есть прогорите!

— Я все обдумал, ваше превосходительство, все рассчитал…

— Вот стало быть, как? Тогда, господин поручик, извольте оплатить реверс. Полагаю, от любовного помрачения ума не забыли, что господа обер — офицеры имеют право говорить о женитьбе лишь после внесения денежного реверса в полковую казну?

— Это всенепременнейше!

Граф Тарло полез за пачкой сторублевых купюр, намедни присланных из имения и тут же из рукавов, из-за обшлагов мундира, из-под застегнутого на все крючки алого колета, из-под увенчанной плюмажем шляпы-конфедератки фонтаном во все стороны брызнули тузы. Сначала червовые, затем пиковые, трефовые и наконец бубновые. Последние так и норовили прилипнуть к его мундиру.

— Богатство мое неисчислимо… — обводя гору разномастных тузов широким жестом, между тем хвалился Тарло, — а красота невесты моей известна всей Европе!..

От нелепости происходящего Тарло застонал, попытался оборвать нелепый сон, но разомкнуть глаза не удалось. Он повернулся на другой бок и враз очутился на приеме во дворце. Так и не понял в каком именно, но одних только великих князей, поведя вокруг беглым взглядом, насчитал с дюжину.

— Что ж, поручик, дерзай, представь нам будущую графиню, — промолвил один из них, поглаживая нафабренный ус.

Тарло повернул голову и застыл в полном ошеломлении. Совсем рядом, стояла красавица в легкой кружевной мантилье, белой, как альпийский снег. И, если не считать ожерелья из розового жемчуга и серег в тон им, больше на обворожительной прелестнице не было ничего.

— Алиса, — начал было Владимир и тут вдруг осознал, что перед ним никакая не Алиса, а Женевьева.

— Как же! И впрямь все Европе красавица сия известна, — хмыкнул один из увешанных звездами генералов. — Доводилось мне как-то рядом с оной чаровницей проснуться!

— И мне! И мне! — послышалось кругом.

Будто красная пелена в единый миг затмила сознание графа Тарло. Он выхватил анненскую саблю (хотя откуда бы на светском приеме сабля?) и наотмашь рубанул ею по хохочущим физиономиям…

Послышался звон разбитого стекла, запахло коньяком…

«Это уже не во сне»! — осознал Тарло, вскочил и открыл глаза. На прикроватной тумбе валялась расколотая надвое рюмка, из которой, точно вода из воспетого Пушкиным Царскосельского фонтана, тек янтарно-темный «Курвуазье».

В голове размашистым галопом неслись разрозненные образы вчерашнего дня, разноцветные обрывки сна, куски фраз, какие-то звучные тосты и пожелания долгих лет.

— Проснулся? Тяжелый сон?

— Да. Снилась Россия, — пробормотал Тарло вновь прикрыл глаза, будто пытаясь разглядеть за нелепой людской мешаниной просвечивающие через огромные стекла парадной залы очертания до боли знакомых домов Невского проспекта, Миллионной улицы, или же Александрийский столп во всем его величии. Но тщетно.

— Страна, которой для меня, увы, больше нет. Своего рода Атлантида. Чертовски противная штука эта память. Знаешь, будто отрубленная