— Ну, как говорил поэт: «…учитесь властвовать собою. Не всякий вас, как я, поймет. К беде неопытность ведет». Сейчас, насколько мне известно, у вас встреча с мистером Родсом. А нашей компании пора на поезд.

* * *

Мимо запертого купе, где ехали Андре и полицейские чины, охранявшие опечатанный кейс со шкатулками, проводник ходил бочком, стараясь не задерживаться. Люди с револьверами наизготовку, должно быть, производили на него тягостное впечатление.

Граф Тарло стоял в коридоре напротив двери и глядел в окно.

— Может, имеете какие-нибудь пожелания? — поинтересовался проводник.

— Да. Поскорее оказаться в своем номере. Вы можете это устроить?

— Увы, не в моих силах, ваше сиятельство.

— Я почему-то так и подумал.

— Если что-то будет нужно, всегда к вашим услугам.

Служащий любезно склонил голову и поспешил дальше по своим делам. Из соседнего купе, придерживая длинное шелковое платье, вышла Женевьева.

— Вы чем-то обеспокоены, ваше сиятельство?

— Да. Пытаюсь вообразить, как буду рассказывать мадам Ле Блан, что благородный Николя — прожженный аферист, а ее использовал как фомку для вскрытия замка.

— Какой образ! — Женевьева усмехнулась одними уголками губ. — Впрочем, тут и вправду есть, чего опасаться. Мари Ле Блан в состоянии ярости смертельно опасна.

— Откуда ты это знаешь?

— Не правда ли, странный вопрос? Я попросила друзей разузнать о ней все, что возможно. Честно сказать, если бы я раньше представляла, с кем придется иметь дело, отговорила бы Алису сюда приезжать. Так что это моя оплошность. Хотя нынче я в ней не раскаиваюсь.

— Что же такого ужасного рассказали тебе друзья?

— Ужасным это не назовешь. Вот познавательным — несомненно. Скажи, что тебе известно о происхождении мадам Ле Блан? О том, как она стала вторым, если не первым, человеком в княжестве?

— Была прачкой, — пожал плечами Тарло. — Вышла замуж за лакея. Затем они уехали искать лучшей доли в Баден-Баден. Лакей где-то раздобыл денег и открыл свой игорный дом…

— Остановимся, граф. Что такое — где-то раздобыл денег? Нашел клад? Зарезал хозяина? Получил наследство от состоятельного дядюшки? Для аристократа и лакея это очень разные истории.

— Вот уж не знаю. Я однажды беседовал с Жюстом Ле Бланом, но он не распространялся на эту тему.

— Что ж, тогда я расскажу тебе, откуда у него взялись деньги.

— Ему их дала Мари? — предположил граф.

— Да. И тут не было ничего пошлого и непристойного. Когда они приехали в Баден-Баден, их «состояние» позволило снять номер в дешевой гостинице всего на неделю. Мари снова устроилась прачкой в некий процветающий отель. Но хозяин его попытался обмануть Мари с жалованием. Та разозлилась, произошла шумная ссора, в результате которой мадам скрутила и порвала мокрую простыню.

— В каком смысле, порвала?

— Скрутила в жгут и порвала. А затем избила половинами этой простыни хозяина, его секретаря и двух слуг, пришедших им на помощь. Ее забрали в полицию, но тут фортуна повернулась лицом к Мари: об этой истории услышал импресарио местного цирка. Он заплатил за прачку залог и предложил ей выступать на арене. С той поры Мари Ле Блан на некоторое время исчезла, и появилась «синьора Бомбардина». У нее был излюбленный трюк — жонглирование пятью шестнадцатифунтовыми пушечными ядрами. А потом она начала бороться на сцене с заезжими чемпионами. Импресарио был хитрец: на афише он велел рисовать ассистентку синьоры, юную хрупкую девушку. Там же писалось, что прелестная Бомбардина вызывает на поединок любого желающего. Баден-Баден — небольшой город, но туда в сезон приезжает много гостей, чтобы развлечься и подлечить нервы на целебных водах. Некоторые, увидев рисунок, решали попробовать свои чахлые силы.

Когда на сцену выпархивала ассистентка, они радостно спускались на арену, а импресарио принимал ставки. А затем, ловко жонглируя ядрами, выходила сама синьора Бомбардина, отдавала свой реквизит униформистам, ассистентка помогала ей сбросить золоченый халат и остаться в борцовском трико, разрисованном зажженными гранатами. Тут храбрецам становилось не до смеха, зато весь зал покатывался от хохота, глядя, как Мари в одно движение скручивает несчастного, поднимает над головой и с размаху бросает в опилки.

— Представляю себе это зрелище. — Тарло поежился. — Не хотел бы оказаться на их месте.

— Но время от времени, — продолжала Женевьева, — в Баден-Баден приезжали и записные борцы. Одним из них был африканский чемпион, выступавший под именем Стальной Мумбаса. Это и впрямь был великан-африканец, на голову выше Мари. Он выходил на сцену в леопардовом плаще, пожирая на ходу человеческую руку или ногу. Разумеется, они были не настоящие, а сделанные из раскрашенного хлебного мякиша. Но зрители просто каменели под его диким взглядом, когда Мумбаса обходил арену, рыча и вгрызаясь в «человечину».

Должно быть, на Мари это тоже произвело должное впечатление, поскольку с этим чемпионом она боролась особо жестко. И когда ей все-таки удалось бросить противника наземь, ухватить за ногу и начать проводить болевой прием, этот бедолага, увы, не придумал ничего лучшего, как вцепиться ей зубами в икру.

— Опасаюсь спросить, что было дальше. Она его убила?

— Так и случилось. Пытаясь освободиться, она отпустила его ногу, ухватила за затылок и подбородок, повернула… Врачи пытались спасти Мумбасу, но тщетно. Однако противник все же откусил у госпожи Ле Блан кусок от правой ноги. После этого она и ходит с тростью. Понятное дело, суд ее оправдал, ибо схватка со свихнувшимся людоедом была сочтена разумной самообороной. Но выступать в цирке Мари больше не могла. Однако к тому моменту у нее уже скопилась кругленькая сумма, достаточная, чтобы ее муж мог открыть игорный дом. А она, как можно догадаться, обеспечивала там охрану. Даже в изрядном опьянении никто не рисковал связываться с синьорой Бомбардиной. Затем в Баден-Баден приехал его высочество…

Девушка на минуту замолчала, глядя в окно.

— Дальнейшая история, я полагаю, вам известна. Что же касается последних происшествий — что-то мне подсказывает, что госпожа Ле Блан прежде никогда и ни в кого не была влюблена. В юности захотела себе красавчика Жюста, и тот не посмел ей отказать. Так что ваш корнет Савин разбил ей сердце, а она даже не сообразила, что происходит.

— Много ли ты знаешь о разбитых сердцах? — поднял брови граф Тарло.

— Мы подъезжаем, ваше сиятельство. Пора готовиться к выходу.

* * *

Хранитель драгоценностей его высочества сломал печать, заглянул в шкатулку, кивнул и утер обильный пот со лба.

— Да, это действительно «Звезда Голконды». Сомнений быть не может!

— Проверьте хиддениты, — порекомендовал Тарло. — Месье Фаберже утверждал, что они все на месте, однако, когда дело касается самого корнета Савина, лучше