— Спорим, мы вернемся обратно?

Как же я уцепилась за эту фразу.

Еще в моей памяти сохранился день, когда они грузили багаж в грузовичок. Отец нес Сета на руках. Его ноги, когда-то сильные, а теперь тонкие и слабые, болтались в воздухе. Я помогала Сету собирать вещи. Он отдал мне свой скейт, на котором больше не мог кататься.

— Сохрани его для меня, — попросил Сет с пассажирского сиденья. Я плакала так горько, что не могла говорить.

Помню, как его папа отводил взгляд, укладывая сумки в машину.

— Это всего на несколько месяцев, — сказал Сет и коснулся рукой моей щеки. Его кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок, но глаза по-прежнему оставались яркими и темными. — Мы вернемся, вот увидишь.

До сих пор вижу удаляющийся грузовичок и постепенно исчезающее лицо Сета. Я еще долго стояла на темной улице, прижимая скейт к груди, и чего-то ждала — словно существовал крохотный шанс, что машина вот-вот поменяет курс и поедет обратно. Но жизнь вокруг текла дальше.

На следующий день Сет прислал мне короткое электронное сообщение, всего несколько драгоценных слов: «В Мексике странно и жарко. Я по тебе скучаю!»

Я много раз перечитывала текст письма в тот день и позже. Мне казалось, что я слышу его голос.

Еще через два дня случился крупнейший в истории сбой электроснабжения, и вся Северная Америка погрузилась во тьму. Семьдесят два часа мы жили при свете свечей и экономили запасы продуктов. По всему континенту зерновые культуры остались без искусственного освещения. Все боялись, что кончится еда. По городам и ярмаркам шныряли грабители. Впервые на моей памяти папа не пошел на работу. Мы сидели втроем, прижимаясь друг к другу, в нашем радиационном убежище. Папа закрыл двери на цепочки. Мама переживала, что нам не хватит воды, поэтому мы старались пить поменьше. Сначала мы считали часы, потом дни. В середине второй ночи вдалеке послышалась стрельба. Уснуть стало невозможно.

Свет загорелся только на третий день.

Но не все вернулось на круги своя. Гигантские серверы, отвечавшие за работу наших компьютерных систем, почтовых программ и большую часть сайтов, временно отключили в целях экономии электроэнергии. Электротехнику не первостепенной важности обесточили.

Как мы все знаем, серверы так и не включили.

Я не единственная потеряла дорогого мне человека. Стены почтовых отделений и продуктовых магазинов запестрели клочками бумаги. Вместо объявлений о пропавших питомцах на столбах появились подписанные фотографии людей. «Если вы увидите эту женщину, пожалуйста, передайте ей, что Дэниэл ее ищет». Или: «Джей Ти, если ты читаешь эти слова, вот мой номер…» Похоже, именно этот новейший способ общения стал самым эффективным после того, как оборвались миллионы связей. Только представьте себе, каково пришлось тем, кто искал любимых, затерянных среди чужих друг другу жителей планеты. Я не знала номер телефона Сета, но он дал мне почтовый адрес в Баха.

И я начала отправлять письма туда. Много недель я писала ему каждый день.

Может, адрес оказался неправильным, или почта работала с перебоями.

Иногда самые печальные истории можно рассказать в двух словах: я больше никогда не видела Сета Морено.

Не устаю удивляться тому, как мало мы знаем.

Мы создали космические корабли, спутники и нано-технологии. Роботы стали продолжением наших рук, они даже шагали по поверхности Марса. Наши беспилотные, автоматически управляемые самолеты подчинялись командам человека на расстоянии пяти километров. Мы научились имитировать кожные покровы, клонировать овец. Мы могли заставить сердце мертвеца качать кровь в новом теле. Мы далеко продвинулись в области любви и печали, придумав одни таблетки для стимуляции желания, а другие — для смягчения боли. Мы творили настоящие чудеса: слепые начинали видеть, глухие — слышать. Ежедневно доктора как по волшебству подсаживали эмбрионы младенцев в лоно бесплодных женщин. Во времена замедления ученые, занимавшиеся стволовыми клетками, стояли на пороге излечения паралича, калеки вот-вот должны были встать и пойти.

И тем не менее, неведомое победило. Мы так и не определили причину замедления. Источник наших страданий остался неизвестен.

Когда анонсировали проект «Исследователь», мне исполнилось двадцать три года. Этот новейший космический корабль, способный на сверхскоростные перемещения в пространстве, предназначался не для людей и не для багажа. Скорее, он представлял собой бутылку с запечатанным внутри сообщением — сувенир с Земли, возможно, наше последнее послание космосу. На его борту планировалось поместить золотой диск с данными о планете и ее обитателях, на случай, если корабль встретит на своем пути, где-то в далеком уголке Вселенной, разумную жизнь.

Для отбора информации на диск собрали команду специалистов. На диск записали, в частности, шум бьющихся о берег волн, голоса людей со всего света, изображения с вымершими образцами флоры и фауны, диаграмму с точным расположением Земли во Вселенной. На поверхность диска нанесли самую важную информацию, изложили иероглифами всю историю двадцать первого века и особо выделили период нашего времени.

Но на диск не поместились запах скошенной травы в середине лета, вкус тающих во рту апельсинов, песок, сыплющийся между пальцами; не поместились наша любовь, наша дружба, наши тревоги и мечты, наши сострадание, доброта и ложь.

«Исследователю» предстояло преодолеть такие огромные расстояния, что измерить их могло только время. Частица урана, заключенная в центре диска, являлась радиоактивными часами. Возможно, через шестьдесят тысяч лет, когда «Исследователь» приблизится к ближайшей звезде, какие-нибудь разумные существа смогут определить возраст корабля.

Благодаря диску они также узнают, что в период запуска «Исследователя» мрак над нами сгущался, а продовольственные запасы подходили к концу. И хотя темпы замедления с годами постепенно снизились, оно так и не прекратилось окончательно. Удар был нанесен. Мы понимали, что вымираем.

Возможно, диск поведает нашим далеким собратьям о том, что мы еще держимся. Несмотря на прогнозы экспертов, оставлявших человечеству всего несколько лет, мы жили, рассказывали истории, влюблялись, сражались и прощали. Некоторые даже надеялись, что мир не погибнет.

Ведь дети продолжали появляться на свет.

Мама продолжала преподавать в колледже до тех пор, пока пару лет назад его не закрыли из-за низкой посещаемости. Ее недуг развивался не так, как у Сета. Мой отец работает в госпитале по сей день.

Они живут в том же доме, где я выросла. Правда, сейчас он выглядит совершенно иначе. Травы и бугенвиллей давно нет, стены покрыты толстыми антирадиоактивными листами стали. Солнцезащитные ставни закрывают привычный с детства вид из окна моей спальни. Дом Сильвии через дорогу снесли, теперь на его месте пустырь.

Мама считает, что я слишком много думаю о прошлом. Она говорит, что нужно смотреть вперед и ценить оставшееся время. Но прошлое большое, а будущее — маленькое. Пока я описывала историю одной заурядной жизни, наши сутки выросли до семи дней, и теперь трудно сказать, что опаснее — недели леденящей мглы или недели света.