– Сыны Эллады! – громовым голосом обратился он, не сбавляя хода. – Кто эти люди, что осмеливаются стоять перед нами? Никто, несмотря на всю их напыщенность и тщеславие! А мы воины, лучшие из всех, каких когда-либо видел мир. Homaemon — мы одной крови! Homotropa – у нас едины обычаи! Homoglosson – мы говорим на одном языке! – Голос его все возрастал по громкости и силе воздействия. – Homothriskon — у нас единые храмы и боги. Вот почему мы побеждаем! Мы один неразделимый народ. И сегодня мы не спартанцы, не фессалийцы и не афиняне. Мы эллины, мы народ Эллады. Так покажем же им, что это значит!

Его спартанцы азартно зарычали; оскалились хищными улыбками и остальные. Темп движения неуклонно нарастал. Они знали, что уже недалек рубеж, за которым тебя досягают стрела и камень из пращи. Миг близился.

Все, кто ехал верхом, соскочили с лошадей и перебросили поводья мальчишкам, что бежали рядом. Те повели животных назад к лагерю, отстоящему теперь на несколько десятков стадиев. Напоследок мальчуганы высокими озорными голосами подбодрили воинов.

– Ускорить шаг! Вдвое! – рявкнул Клеарх. Приказ вспышкой дыхания разлетелся по строю, вызвав напряжение в стане неприятеля. Тысячи голосов торжественно завели пеан – песнь смерти.

– Готовить щиты и копья! – скомандовал Клеарх.

Внезапным движением первые ряды персов выпустили в небо тучу стрел – густой сонм травинок или черных волосков на охристом фоне взошедшего солнца.

– Щиты вверх! Держать шаг! – ревел команды Клеарх, нисколько не запыхавшись (каждодневные боевые упражнения были тому залогом). – Крушим врага, не нарушая строя! Порядок и дисциплина! За царство Кира! За Элладу, за Афины! И да будут с нами боги, за Спарту!

Приказы продолжались уже на бегу; последнюю сотню шагов атака напоминала набирающий силу взмах клинка. Пеан оборвался скорее с печалью, чем с победным ревом, но и этого оказалось достаточно, чтобы вселить во врага ужас. Стрелы дробно застучали по щитам, но большинство их пролетело сверху – лучники не рассчитали ходкости эллинов.

Персидские ряды разбил шквал греческих дротиков. Их с надсадным гиканьем метали из задних рядов илоты. Спартанцы наступали, ощетинившись выставленными вперед копьями.

Часть войска под началом Тиссаферна рассыпалась еще до подхода греков. Передние ряды вверглись в хаос и откатывались назад, подальше от красных плащей спартанцев, несущих в руках смерть. Колесницы опрокидывались, застряв в песке, или же их растаскивали лошади.

Клеарх ликовал, видя, как беспрепятственно расчищается путь. Его спартанцы гнали врага, словно скот, убивая чересчур нерасторопных, но сохраняя дисциплину. Несмотря на это, он все равно выкрикивал предостережения – неотступный страх любого военачальника, что его люди в победном пылу могут нарушить строй. Прежде он уже наблюдал, как целые армии превращаются в толпы, что всегда оборачивалось их уничтожением.

Его спартанцы были кромкой щита, так, чтобы никто из сзади идущих не мог, обезумев, ринуться вперед через своих союзников. Продвигались они с четкой размеренностью, держа наготове щиты и нанося колющие удары копьями. Кое-кто из задних рядов вынул ножи и на пути бдительно приканчивал раненых, чтобы уже никто не мог вскочить и устроить сзади хаос после прохода основных рядов.

Все персидское крыло было смято, а последовавшая затем бойня была ужасающей: каждый эллин был забрызган кровью чужеземцев. От полного уничтожения персов спасло лишь то, что среди них было много конных. Тиссаферн отвел несколько тысяч за пределы досягаемости копий и пращей, заодно спасшись и сам. Клеарх с Проксеном видели его на коне среди белого шелка знамен; только теперь он благополучно отступил в глубь рядов, и до него было не дотянуться. Видно было, как готовятся к броску афинские всадники, но Клеарх приказал им оставаться на месте. Преследовать отступающие силы могли молодые и менее подготовленные. А бывалым имело смысл сделать передышку и шаг за шагом подниматься на гору. Лошадей у них не так уж много. Так что, если их поберечь, на исход битвы это не повлияет.

Клеарху приходилось на крике удерживать своих, которые продолжали теснить силы неприятеля, за которыми местами открывался вид на равнины. В эдаком месте, чтобы за всем уследить, требовались воистину глаза Аргуса[35]. Пока эллины справлялись неплохо, но урон войску царя был нанесен едва заметный, а общее его число по-прежнему ошеломляло. Мертвых оставляли лежать там, где они упали. При этом эллинов встречали свежие силы персов, хотя глаза их и были расширены от страха.

– Теперь берем влево! Влево! – по-бычьи ревел Клеарх. – Пробиваемся через них к центру!

Его эллинам требовалось скатать передний край персидской змеи подобно ковру, с одного конца в другой. Это привело бы их в соприкосновение с позицией Царя Царей, точно так, как приказал Кир. По мере того как первое возбуждение сошло, Клеарх стряхнул с себя усталость. Это была работа, самая тяжелая из тех, которые он мог упомнить. Солнце пекло все сильнее, и он чувствовал, как во рту пересохло. Мальчишек-водоносов нигде не было видно, и он, пожав плечами, в минуты передышки занялся чисткой меча.

Повернувшись, он послал Проксена во фланг с линией критских лучников на случай, если Тиссаферн попытается собрать своих персов для броска. Пока было известно, что потери эллинов минимальны; хорошо, если бы и дальше так. На его глазах одного парня срезало лезвие колесницы – собственный страх удерживал его на месте там, где любой другой унырнул бы и остался жив. Это урок. Им нужно продолжать двигаться. Если затормозить и остановиться, то их могут опрокинуть, как ястреба способна заклевать стая воронья.

Кир чувствовал омерзительный, гнусный страх – такой, что тянуло пришпорить коня и мчаться с поля во весь опор. Подобного он не ощущал никогда; его как будто схватили и трясли за горло. Дыхание было мелким и частым, а сердце колотилось и рвалось из-под ребер так, что все вокруг наверняка слышали и знали, что он раздавлен страхом. В этих нескончаемых рядах, звончатом перестуке мечей и металлическом поблескивании Евфрата он видел свою собственную смерть.

– Я царевич, – настойчиво шептал он себе, – из дома Ахеменидов. Я сын царя Дария и внук Ксеркса. Я не побегу от всего этого. Я буду стоять.

Было видно, как впереди Клеарх ведет своих греков, врезаясь в царское войско, словно лодка в водный вал, который, обрушиваясь, скрывает ее под собой. Персы обтекали эллинов потоком, и те скрылись из глаз, не переставая, однако, упрямо пропахивать себе путь через скопище неприятеля. Слева солдаты Артаксеркса перекрывали крыло Клеарха целыми полками. Между тем у Кира не имелось и малой доли войска, чтобы воспрепятствовать этому окружению. Ничто так не подтачивает в борьбе силы, как понимание, что путь к отступлению отрезан и бежать теперь некуда и что враги обступают тебя сзади точно так же, как и спереди.

Это была предельно простая тактика Ахеменидов – вывести на поле боя столько народа, что ошеломленным окажется любой противник, что бы он собой ни представлял. Сама суть войны состоит в пагубе и уничтожении, как можно более быстром и жестоком. Кир сглотнул враз пересохшим горлом. Войско брата сомкнется вокруг его собственного когтистой тигриной лапой – и все будет кончено.